– Дашка, отбеьи у него кьючи! Выгони его, этого пса! Видеть я его не могу!
Однако все получилось с точностью до наоборот. Дарья полоснула белым шарфом по губам шепелявящего Пижона, и, увидев, что шарф окрасился кровью, бросила его на тротуар.
– Мразь! Я все отцу расскажу!
– Не будь дурой! – крикнул Пижон. – Что я такого сказал?
Затем Дарья быстро села на переднее сиденье автомобиля и приказала Скударю:
– Трогай.
– Куда?
– Домой!
Молчали! Когда свернули на улицу Горького, а она тогда так называлась, Скударь виноватым голосом сказал:
– Ведро помнишь, как гремело. Я подумал оно и на этот раз катается. Ветер сволочной попутал. Не охота было из машины вылезать. До заправки тянул. Прости, я не виноват, что так получилось.
– Знаю я!
– Слушай, а кто он этот Пижон? Чем он занимается? Откуда у него деньги?
Дарья коротко пояснила.
– Мать у меня балерина, он из ее клаки. Алмазами, слышала, приторговывает! Только ты об этом никому! А у меня с ним ничего не было. Это он хотел.
– Я тебя об этом не спрашивал.
– Но подумал!
– Мало ли о чем я подумал.
Задумчивая ехала Дарья. Затем, вроде, как оправдываясь, сказала:
– А куда мне еще ходить? Все мои знакомые, и знакомые моих знакомых, любят рестораны, алмазы, машины.
Скударь не собирался никого порицать.
– Ну, если деньги позволяют.
Уже у самого ее дома, перед тем как выйти, она неожиданно предложила:
– Может быть завтра в кино, сходим?
Он растерялся. За последнюю неделю он ее немного узнал. В принципе она была неплохая девчонка. Несло просто ее окружение в общем потоке. Родители у них у всех были одного круга. Высокопоставленные, имеющие еще по тем советским временам дачи, пусть и государственные, но на Рублевке. Вкалывали родители по шестнадцать часов в сутки на государственной службе, если могли то и приворовывали, не с неба же свалились потом эти приватизаторы, или брали борзыми щенками, ездили за границу, чад своих учили в самых престижных вузах, обеспечивали затем им работой за границей.
Оставленные чаще всего на самих себя, детки легко усваивали западные ценности, через музыку, через видики с порнухой, через парадную сторону тех стран, где бывали с предками, через казавшиеся неистощимыми родительские кошельки. Все им давалось легко. И учеба, и работа, и квартиры и дачи в Жуковке и Барвихе, оцениваемые ныне в несколько миллионов долларов.
В своих нравах они были намного раскрепощенней своих сокурсников-домостроевцев из далекой патриархальной глубинки. Оба, и Скударь и Дарья, в первые дни, смотревшие друг на друга, как на отклонения от нормы в приличном обществе, начали потихоньку сознавать, что есть и другая жизнь, отличная от той, в которой они выросли и привыкли ежедневно вращаться, со своим сводом неписаных правил, со своей моралью, с надоевшими друзьями.
Человеческий мир, по сути везде одинаков. Только в одном кругу плачутся, что у них бриллианты маленькие, а в другом бьются за хлеб насущный.
Поэтому один подумал – ничего, неотесанная деревня, то бишь станица, со временем обтешется; а второй – она не до конца испорченная, вот если бы ее, да на истинный путь…
Он помялся и с дешевым выходом и коленцем ответил на ее предложение сходить в кино:
– Погода скверная! Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит в такую погоду. И охота тебе по вечерам носиться колбасой. Поехали в Метлу… – передразнил он ее. – Что Метелицей по-человечески кафе назвать нельзя? Или сидит в ресторане, сигаретой как деловая затягивается. Тебе то чего на голых баб пялится? Ох, ох! Как вы там в кампании пели? Мулен-Руж, на два порядка выше… Знаешь, что дорогуша сокурсница, сидела бы дома по вечерам, а то ни мне не даешь в экзаменам толком подготовиться, ни себе.
По мере того, как он говорил, у нее вытягивалось лицо, и свирепели глаза. Она, переломив себя, второй раз сбросила халатик, если образно выразить ее просьбу с походом в кино, а он беспортошный снова гребует. Да я только свистну…
Вовремя успел Скударь закруглиться.
– Дашка, Я, если, конечно, ты, не против, лучше бы у тебя про ниньзю другой фильм посмотрел. Чего куда-то тащиться.
Она удивленно на него таращилась.
