— Она абсолютно права, — согласился Спаскок. — Давайте продолжим.
— Я хочу, чтобы ты, Стил, рассказал историю своей жизни, — попросил Грайс.
Стил так и сделал. Ложная скромность не в привычках мотцанцев, и его рассказ, который ничего не приукрашивал и ничего не умалял, произвел впечатление. Когда казалось, что он чего-то недоговаривает, вмешивался Грайс:
— Помнишь, Стил, ты мне рассказывал, что жил один в то время, не имея родных, и зарабатывал себе на жизнь, выкапывая эти растения и…
— Нет, это было во второй раз, когда я оказался один. В первый раз я нашел работу у торговца рыбой, — снимал кожу с рыб.
— Что он делал с этой кожей?
— С кожей? А вы что с ней делаете?
— Мы — ничего, — сказал Грайс.
— Нам ни к чему эти отходы, — послышалось со скамей публики.
— Отходы? — И Стил снял с себя толстый, сложной конструкции пояс, утыканный ножами, иглами, карманчиками, всевозможными приспособлениями. — Из рыбьей кожи, — пояснил он.
— Здорово. Так как ты жил, оставшись сиротой?
— Какое-то время зарабатывал на жизнь воровством, потому что надо было что-то есть, а потом отправился на торфяные пустоши, выкапывал там съедобные растения, продавал их в поселках. Я так прожил три М-года.
— И тебе было тогда десять лет?
— Да.
— И ты содержал своих брата и сестру, и все вы жили в пещере возле поселка, где двое младших детей могли работать — чистить рыбу?
— Да.
— А потом, как только брат и сестра немного подросли, вы трое уехали в незаселенный регион Мотца и заложили там свой поселок, осушали болота и копали канавы, а потом пришли другие и присоединились к вам?
— Да.
— Не будете ли добры сказать суду, что вы вообще умеете делать?
Стил минуту подумал, а потом завел перечисление, которое длилось несколько минут. Он начал: «Я знаю все процессы цикла обработки рыбы — как ее поймать, очистить, засолить — и могу изготовить любые рыбопродукты, умею осушать скудные твердые глинистые почвы и очищать их, я могу сажать и выращивать деревья, еще я могу…» Закончил он словами: «Я умею осуществлять руководство поселком и управляться со всей техникой, нужной для этого. Кое-какие устройства мы позаимствовали у вас».
В зале стояла тишина.
Спаскок поинтересовался:
— Я правильно понял твой тезис, Грайс? Что Волиен, твоя родина, не предоставила тебе такого достаточно всестороннего образования, каким овладел Стил?
— Вот именно.
— Мне кажется, судья, он хочет нам сказать, что жизненные лишения сделали Стила тем, что мы видим перед собой, — и чем восхищаемся, — заметила Аритамея.
При ее словах со скамей публики донеслись слабые аплодисменты, и Спаскок возмущенно закричал:
— Тут вам не народный театр!
— Я никогда не встречала подобного человека, — продолжала Аритамея. — Уверена, никто из нас не встречал. Но вы действительно жалуетесь, губернатор Грайс, на то, что Волиен не вынудил вас жить полуголодным, не обращался с вами так жестоко, и все в этом роде?
— Не совсем так, — сказал Грайс, хотя его тезис и был недалек от высказанной женщиной мысли. — Я знаю только одно. Я гожусь только для одного, если и гожусь, — для управления колонией. При условии, что мне дадут достаточно подчиненных, которым можно поручить грязную работу. О, я не разбираюсь ни в какой технике, нужной для администрирования. И всю свою жизнь я был мягким, потакавшим своим прихотям, слабым человеком. Я не могу вынести ни малейшей неудачи, ни жизненных трудностей. Я не мог бы выжить ни дня без удобств и комфорта, к которым привык за свою жизнь. По сравнению с этим вот Стилом, по сравнению с мотцанцем, я ничто.
И тут мы все стали присматриваться к Грайсу, а заодно присмотрелись и к Спаскоку. Конечно, восхищаться тут нечем. А мотцанец стоял молча, сложив руки, глядя перед собой: совсем как солдат, стоящий по стойке «вольно», — вот кого он напоминал своим широким здоровым лицом, своей толстой мускулистой шеей, своими сильными руками, своими торчащими из-под короткой туники голыми ногами (такова мода Мотца).
Аритамея продолжала:
— Я хочу задать вопрос свидетелю, можно?
— Пожалуйста, если он согласен, — разрешил Спаскок.
Стил кивнул.
— Какова у вас детская смертность на Мотце?
