— Вы согласны или нет, что Грайс, губернатор Волиенадны, имеет право подать в суд на Волиен за пренебрежение теми своими обязанностями по отношению к своим гражданам, которые указаны в Конституции?
Едва сдерживая улыбки, присяжные обменялись взглядами.
— Согласны, чего там, — сказали они. — Валяй! Во дает! Да мы бы тоже не возражали немного тут…
— О, прекрасно, — кивнул Спаскок, — очень хорошо. Тогда давайте назначим Специальный Комитет и начнем работать.
После этого Инсент подошел к Грайсу и сказал, что «по объективным причинам этот суд стал галактической аномалией». Это весьма заинтересовало Грайса. Он сам признавался, что когда он слышит слова вроде «галактический», ему кажется, что «его голову наполняет прохладный воздух». Но в данном случае его мнение об Инсенте сработало против намерений того.
— Вы, люди «издалека», не можете понять наших местных условий.
— Но ведь я живу тут, верно?
— Это не имеет значения; тут надо родиться.
— Ну вы сами не ахти какая реклама того, что тут следует родиться. Посмотрите только, какие у вас тут проблемы.
— Да, но с помощью этого суда, помаленьку, потихоньку…
— Грайс, поверь мне, этот суд — просто нецелесообразен.
— Как можно так говорить, когда положение отчаянное! Да уж, в этом весь ты! Бессердечный, холодный!
— Неужели сам не понимаешь, что…
— Постой, скажи мне честно, выполняет ли Волиен то, что обещано в Конституции?
— Нет, конечно, нет. Но, если брать в масштабах Галактики, то можно утверждать, что счастлива та планета, на которой вообще не нужны никакие конституции…
— Ты еще можешь шутить!
— Я вовсе не шутил — разве плохая мысль?
— А тем временем справедливость… — От слова «справедливость», да еще после слова «галактический», Грайс окончательно размяк. Слезы побежали по его лицу, он повернулся лицом к Инсенту, демонстрируя их собеседнику.
— И, кстати говоря, неправильно считать, что местные проблемы может понять только тот, кто вырос в этой атмосфере. Наоборот. Вот, например, я. Да и ты тоже.
Теперь вы уже понимаете, что Инсент быстро выздоравливает.
Но он снова путешествует по Волиену и объясняет всем, кто готов слушать, про животный мозг и высший разум. «Видите ли, — убежденно втолковывает он, — когда вы оказываетесь в стаде или толпе, тогда вами управляют инстинкты, свойственные этому окружению. Когда вы на улице в толпе, вас тянет издавать ритмические многократные крики. Вам хочется жечь, ломать и разрушать, вы вынуждены убивать. Но когда вы сидите себе спокойно в одиночестве, как передо мной сейчас, тогда вами управляет высший мозг и ваше состояние соответствует высшим импульсам, вы меня поняли?»
И слушатели могут только согласиться с Инсентом искренне, от всей души, когда они «сидят себе спокойно»; но те же самые люди, когда они бегают, объединившись в стада, при виде Инсента, осуждающего их с тротуара или с фонарного столба, куда он взобрался, чтобы его лучше слышали, просто проклинают оратора или совершенно игнорируют. Есть свидетели его разговора с одним таким волиенцем.
— Ты не понимаешь, — и тот с пристыженным лицом смущенно оправдывался:
— Действительно, не понимаю, что на меня нашло!
— Видишь ли, ты не должен никогда, никогда позволять себе вливаться в толпу, иначе не сумеешь себе помочь!
— Но что же тут плохого? Мы же всегда в группе — в той или другой, правда? Ну, почти всегда.
В таких вот непростых диспутах Инсент проводит дни, а тем временем Кролгул слоняется поблизости и ждет момента, чтобы набросить на него свою сеть. Но Инсент, едва завидев Кролгула или услышав, что он поблизости, тотчас убегает.
Привожу запись беседы, которая произошла между Инсентом и мной.
— Инсент, рано или поздно тебе придется встретиться с Кролгулом.
— Не могу. Боюсь.
— Но ты теперь стал сильнее. Ты можешь ему противостоять.
— Я боюсь его ключевых слов.
Я тоже боюсь за Инсента, и, увидев это, он закричал:
— Почему вы меня поставили в такое положение, в зависимость от ключевых слов?
— Ты пошел на это добровольно, Инсент.
— Неужели? Наверное, я тогда спятил. Что же вы меня не остановили?
— Я, как твой наставник, поощрял тебя.
— Но для меня это слишком большая нагрузка.
