Все то, что написано в этой книге, я мог бы рассказать своему соседу по купе. Но я решил, что это не имело смысла. Для меня борьба с преступностью – дело всей моей жизни, для него – программа личного комфорта.
Он не понимал, что нельзя бороться со следствием, не зная и не уничтожая причин: пока существуют корни, будут и всходы. Надо относиться к преступности не только как к правовой, но и как к нравственно-этической проблеме наших дней. Такой союз будет наиболее плодотворен. Лишь человек, не Желающий видеть что-либо, кроме своего узкого обывательского мирка, может предложить бороться с преступностью только тюрьмой.
Тогда, когда я ехал в командировку в одном купе с непримиримым соседом, нас срочно вызвали на Урал для раскрытия особо тяжкого преступления. Была убита целая семья. Даже мы, много повидавшие на своем веку, ужаснулись размаху жестокости. Преступление раскрыли быстро.
Мне досталось брать Германа Патрушева, двадцатишестилетнего кряжистого парня с большими тяжелыми руками. Мы знали, что у Патрушева есть оружие.
Подъехав к одноэтажному деревянному дому на заснеженной улице, мы подошли к двери нужной нам квартиры.
Дверь была обита серой мешковиной. Тусклая лампочка освещала старую медную ручку и почтовый ящик с наклейками выписываемой периодики: «Здоровье», «Уральский рабочий», «Пионер»…
За дверью раздавался детский говор и смех взрослого мужчины: отец играл с сыном.
Дверь оказалась то ли хлипкой, то ли незапертой: поддал плечом, и она открылась.
Я оказался в кухне. Следом за мной вошли майор Кривенко и подполковник Барабаш.
У плиты стоял человек в голубой майке. У его ног путался мальчик лет трех, удивительно похожий на отца.
Патрушев вздрогнул, резко обернулся к плите.
На плите кипел большой эмалированный чайник. Литра на три, никак не меньше. Он схватил его.
Кипящий чайник в руках Патрушева мог стать страшным оружием, но Патрушев замешкался – и чайник отлетел в угол. В Уголовном розыске учат кое-каким приемам. А жизнь добавляет опыта. В данном случае сложность состояла в том, что чайник надо было выбить так, чтобы выплеснувшимся кипятком не ошпарило ребенка. Сам Патрушев, спасая себя, не подумал о своем трехлетнем сыне.
Другие работники в тот же вечер задержали остальных преступников – Арнольда Щекалева и двух братьев Коровиных, Владимира и Георгия.
Возвращаясь из командировки, я невольно вспоминал свой разговор с недавним попутчиком. Прошло совсем мало времени со дня нашей встречи, а уже казалось – вечность. За эти несколько тяжелых дней я вновь оказался лицом к лицу с преступлением. И хотя в моей практике оно было далеко не первым, все, что может испытать человек в минуту встречи с дикой бесчеловечностью, вновь поднялось в моей душе. Я снова и снова думал о нелепой, невозможной жизненной ситуации, когда один человек в силу ли беспринципности, извращенности или явного зверства посягает на жизнь другого.
Все четверо преступников недавно освободились из заключения. У всех были солидные сроки. У братьев Коровиных и Патрушева – по десять, у Арнольда Щекалева – шесть лет.
Почему, едва отбыв наказание, они планомерно и скрупулезно подготавливали новое преступление? Уж в ком, в ком, а в них должен был быть страх и перед тюрьмой, и перед законом. Они убедились, что закон суров. Страх наказания, на который так уповал мой сосед и на который уповают еще многие, их не остановил.
Если бы страх сам по себе был активной действенной силой, мы вообще не имели бы рецидивной преступности. Нет ни одного преступника – я могу говорить об этом с полной ответственностью, – который не боялся бы наказания и спокойно выслушивал бы приговор суда.
