— Господин граф Александр Воронцов, посол его императорского величества…
Себастьян тоже окинул взглядом присутствующих, но никого не узнал, и не случайно: «русская сторона», как ее называли, не могла быть приглашена на ужин «немецкой стороны».
— Граф Чесеновский, посол Польши… Господин де Беранже, посол Франции…
Себастьян напрасно ждал, когда объявят о прибытии посла Австрии.
Здесь было довольно много военных в парадных мундирах, они сверкали позолоченными нашивками и бранденбурами — обшитыми шнуром петлицами и поглаживали нафабренные усы. Наконец настала и его очередь:
— Господин граф де Сен-Жермен!
Себастьян заранее предупредил дворецкого о своем желании, чтобы его слуга весь вечер находился возле двери гостиной, где будет накрыт стол, и Сен-Жермену это было дозволено. Граф кивнул Францу, который тотчас же подбежал к нему. Они поднялись по лестнице и направились в просторную гостиную, сияющую огнями.
— Дорогой граф, — сказал Воронцов, выступая навстречу Себастьяну, потому что стоял возле самой двери, — позвольте сказать вам, что ваши мудрые советы принесли плоды. Его величество много над ними думал и извлек много пользы.
— Вы льстите моему тщеславию, граф, — со всей любезностью, на какую был способен, ответил Себастьян.
— Нет-нет, вы слишком благоразумны и проницательны, чтобы быть тщеславным.
Рой придворных кружил вокруг дочери канцлера, графини Воронцовой, которая выглядела еще более надменной и горделивой, чем в тот вечер, когда Себастьян впервые ее увидел. Еще бы, ведь все шло к тому, что к концу года она станет императрицей.
Гости томились в ожидании царя. Без четверти семь появился его величество в сопровождении адъютанта. Воронцов встал навытяжку. Раздались аплодисменты. Лицо императора лучилось самодовольством. Он внимательно осмотрелся, словно разыскивая кого-то глазами; подошел посол Пруссии. Царь поднял руку, требуя тишины.
— Друзья мои, — громко заговорил он по-французски, — я счастлив, что вы пришли сюда, чтобы вместе со мной отпраздновать заключение мира со славным Прусским королевством!
Новый шквал аплодисментов. Посол Англии, похоже, о чем-то задумался. Посол Франции, маркиз де Бретей, прилагал все усилия, чтобы казаться невозмутимым.
Затем гостей пригласили в гостиную. Единственный стол длиной в добрых четыре сотни футов блистал хрусталем, золотыми и серебряными приборами.
«Пир Валтасара, — подумал Себастьян. — И вскоре последует "мене, текел, фарес"».
Ему досталось место между супругой генерала и женой тайного советника его величества. Царь, стоя, поднял свой кубок за Россию и за Пруссию. Гости тоже подняли бокалы, раздались приветственные возгласы.
— Да хранит Господь царя и Святую Русь!
— За процветание империи и ее доблестных правителей!
— За вечную славу Романовых!
И тому подобное.
Улыбка посла Пруссии, сидевшего по правую руку от императора, была такой застывшей и неподвижной, что походила скорее на гримасу.
На камине стояли большие часы; время от времени, между двух шутливых ответов соседкам о возможности предсказывать будущее по картам и оккультной силе драгоценных камней, Себастьян бросал на часы внимательный взгляд: ужин длился уже без малого два часа.
Без четверти десять царь поднялся из-за стола. Разговоры мгновенно стихли.
— Друзья мои, — заговорил Петр, на сей раз по-русски, — сегодня вечером я хочу поделиться со всеми радостью, которая наполняет меня, когда я думаю о том, что отныне и навсегда мы оказались связаны с прекрасной страной, где властвует мой кузен Фридрих. Порядок, который является сущностью небесной гармонии, осуществляется там благодаря непререкаемому авторитету монарха, благословенного небом, ибо взор его столь же пронзителен, сколь сильна и решительна его рука. Фридрих сумел сделать свою страну первой военной державой мира.
Некоторые из присутствующих не смогли скрыть недоумение и разочарование. Выходит, Англия уже ничего не значит? А Франция? А сама Россия?
— Мы должны рассматривать Пруссию как идеал, как нашего наставника, — продолжал с воодушевлением монарх. — И лично я намерен следовать ее примеру во всем: как в государственных делах, так и в управлении армией…
