— Это сделано по приказу короля, дитя мое, а его волю мы должны уважать; приберегите свой пыл для служения ему, тем не менее я благодарю вас от всего сердца. Дайте руку и предоставьте мне продолжать сие милое путешествие.
Де Лоне добавил:
— Да будет мне позволено сказать вам, господин де Сен-Map: король лично уполномочил меня заверить господина маршала, что он огорчен этой необходимостью и просит господина маршала провести несколько дней в Бастилии только из опасений, как бы его не вовлекли в какое-нибудь неправое дело.
Басомпьер ответил, громко рассмеявшись:
— Видите, друг мой, как теперь опекают молодых людей; берегитесь!
— Ну, что ж, поезжайте, — сказал Анри, — не стану разыгрывать из себя странствующего рыцаря ради тех, кому это нежелательно.
Карета помчалась дальше, а Сен-Map тем временем углубился в чащу и глухими тропками направился в замок.
У подножья западной башни юноша остановился. Он был один — Граншан и остальные сопровождавшие его остались позади; не слезая с коня, он вплотную приблизился к стене и приподнял подъемистую решетку на одном из окон нижнего этажа; такие решетки еще можно встретить в некоторых старинных зданиях.
Было за полночь, луна скрылась в тучах. Только хозяин и мог найти дорогу в такой тьме. Башни и кровли слились в одну черную громаду, которая еле выделялась на чуть более светлом небе; в заснувшем замке не было видно ни единого огонька. Сен-Map надвинул на лоб широкополую шляпу, закутался в просторный плащ и стал тревожно ждать.
Чего он ждал? Зачем вернулся? Из-за окна послышался еле внятный шепот:
— Это вы, господин де Сен-Мер?
— Увы, кто же еще может тут быть? Кто, словно злоумышленник, подъедет к отчему дому, но не войдет в него и не попрощается еще раз с матерью? Кто, кроме меня, вернется, чтобы пожаловаться на настоящее, без надежды на будущее?
Нежный голос за окном задрожал, в нем ясно послышались слезы:
— Анри, Анри! На что вам жаловаться? Разве я не сделала больше, гораздо больше, чем было в моих силах? Разве я виновата в том, что, себе на несчастье, родилась дочерью монарха? Разве может человек выбрать себе колыбель, разве может сказать: я хочу родиться пастушкой? Вам хорошо известно, как тягостна судьба принцесс: сердце у них похищают при рождении, всему миру известен их возраст, их уступают по договору, словно город, и им никогда не дозволяется плакать. С той поры как я знакома с вами, чего только я не делала, чтобы приблизиться к счастью и удалиться от трона. Два года я тщетно боролась против неумолимой судьбы, которая отделяет меня от вас, и против вас, который отвлекает меня от долга. Вы сами знаете, я хотела, чтобы меня сочли умершей; да что говорить — я почти желала восстания! Быть может, я благословила бы удар, который лишил бы меня титула, как я благодарила бота, когда мой отец был свергнут с престола; но двор удивляется, королева требует меня; наши мечты развеяны, Анри; мы слишком долго грезили, пора обрести мужество и очнуться. Не вспоминайте больше эти два прекрасные года. Забудьте обо всем и помышляйте только о вашем великом намерении; живите одной-единственной мыслью, будьте честолюбивым… честолюбивым ради меня…
— Неужели все надо забыть, Мария? — ласково проговорил Сен-Мар.
Она ответила не сразу.
— Да, все, как забыла я сама. — Потом она добавила горячо: — Да, забудьте наши счастливые дни, наши долгие вечера и даже наши прогулки в лесу и у пруда, но помните о будущем; поезжайте. Ваш отец был маршалом, — станьте чем-то еще большим, коннетаблем, первым человеком при дворе. Поезжайте, вы молоды, благородны, богаты, отважны, любимы…
— Навеки? — спросил Анри.
— На всю жизнь и на веки вечные.
Сен-Мар встрепенулся и, протянув руку, воскликнул:
— Хорошо же! Клянусь пресвятой девой, имя которой вы носите, вы будете моей, Мария, или же голова моя скатится на эшафоте.
— О небо! Что вы говорите! — воскликнула она, высунув из окна белую ручку, чтобы пожать его руку. — Нет, вы не сделаете ничего предосудительного, поклянитесь мне в этом; вы всегда будете помнить, что король Франции — ваш властелин; любите его больше всего на свете — после той, которая пожертвует ради вас всем и будет томиться, дожидаясь вас. Возьмите этот золотой крестик; держите его у сердца, на него пролилось много моих слез. Помните, что если вы когда-либо окажетесь виноватым перед королем — я буду плакать еще горше. Дайте мне кольцо, которое блестит у вас на пальце. О боже, и моя и ваша рука в крови!
