Домашние смотрят подозрительно, добиваются узнать, что такое я делаю, чем занимаюсь: интересно им это. Да, если бы они знали правду…
Он ещё весь красный, но над глазами стали показываться редкие чёрные волосы бровей. На висках тоже закрутились три-четыре седоватых волоска. Зубы точно плёнкою какою затянулись сверху и снизу. Плёнка эта не совсем сходится, и там, где должен быть рот, там разрез образовала.
И всё это совсем не гадко, не отвратительно, это только ужасно по впечатлению, а никак не по сущности. Мне даже порою кажется, что ничего этого не существует, что это только отражение чего-то, что находится где-то, что это обман и зрения, и ощущения…
VI
Но зачем же эта кожа, нарастающая слоями, вся в морщинах? Зачем эти старческие губы так плотно сжаты, с такою болезненною, удручающею впечатление складкою? Глаза? закрыты; череп голый, только на затылке и на висках седые вьющиеся пряди. Лицо не красное, нет, оно лимонно-пепельного цвета. Кожа мягкая, совсем мягкая, как сырое тесто. Щёки обвислые, обрюзгшие. Отчего же это старик? Ведь это молодой был череп?.. Ведь зубы у него молодые?..
Глаза закрыты. Когда я употребляю всю силу воли на то, чтобы они открылись, в веках чувствуется дрожание. Ресницы слабо вздрагивают, иногда щеку сводит судорога, но глаза остаются закрытыми. Я пробовал приподнять их… А, я понял отчего они не открываются: ещё нет глаз, один белок. Когда я надавливал веку, из неё показалась капля: чистая, прозрачная слеза. Она скатилась по носу, на секунду остановилась возле губ и соскользнула на лист бумаги. Когда она засохла, образовалось жёлтенькое пятнышко, как всегда от слёз…
И опять то же представление. Когда темно, и я лежу в постели, а череп на столе, мне всё кажется, что он смотрит. Но как же он может смотреть, когда глаз нет?
Он мой! Он моё создание! Я перелил в него часть себя: ведь вот какой я стал бледный, серый, как состарился. Мне даже кажется, когда я смотрю на себя в зеркало, что становлюсь на него похожим; глаза безжизненные, под ними круги, губы бескровные, тонкие, сухие…
Иногда мне кажется, что я сплю, что проснусь и увижу, что череп голый, и нет ничего, а всё по старому. Но нет, я живу, живу к ужасу своему! Всё вокруг меня реально. И домашние мои, и обеды, и завтраки, и гости. Вот я один теперь в комнате, часы на столе тикают, сквозь окно слышно, как во дворе выколачивают ковры. В соседней комнате полотёры натирают пол. А у меня, как раз на столе, в аршине от лица, лежит этот череп, — нет не череп, а голова…
Да, — за последнее время началась уже новая фаза её развития, и фаза ужасная…
VII
Я начал замечать, что губы шевелятся, рот слегка открывается, словно дышит. А по ночам опять начались звуки, только уже не такие, как прежде, а какие-то глухие, точно подавленный стон. Протяжно так, ноюще…
Этого я не мог выдерживать. Я выдержал ночь, другую, — но всему есть предел. Ведь я ещё живой человек, мои нервы двигаются, ходят, я не могу этого вынести. Я запер его в шкаф.
Но и там, и оттуда долетают эти ужасные стоны. Правда, чуть слышные, как слабый отзвук чего-то, но я-то их слышу, слышу всем своим существом, всем организмом.
Я готов был бежать, я сходил с ума. Он стонет и днём, с закрытыми глазами, с искривлённым лицом. Я закутываю его в одеяло, прячу в дальние углы, забрасываю вещами, заставляю хламом. Нет, — всё стонет, стонет… Кровь стынет в жилах, в голове всё спуталось…
Я боюсь, что его услышат, что все узнают. Что я скажу, да и что это такое вообще, откуда это?..
Нет, это невыносимо. Надо уничтожить. Я создал, я и разрушу. Я собираю всю силу воли, я хочу, чтобы вся эта материя уничтожилась, но сила воли исчезла во мне, я не могу её сосредоточить на одном предмете, она как-то расплывается, разбегается по сторонам.
Я лежал ночью, мучимый и бредом, и адским видением, и этим стоном. Он стонал в эту ночь беспрерывно. Надо было покончить.
Я вскочил, вынул его из шкафа, бросил на стол и засветил фонарь.
У меня над кроватью на ковре, среди оружия висит сабля, ещё дедовская, в узорных ножнах, восточная. Я выхватил её. Я решил разбить его, разнести в куски. Я зажмурился и ударил, что было сил.
