Новая неделя и новые приключения начались с настырного телефонного звонка и бабушкиного: «Михаил, возьми свою трубку, а я пошла!» – после чего я, вдавив зелёную клавишу, донёс мобильник до уха и сонно спросил, с трудом ворочая языком:
– Лизка, ты?
– К-какая Лиза? – удивлённо спросила моя девушка, и я даже сквозь остатки сновидений понял, что сейчас что-то будет.
– Сестра… – я зевнул так, что под ухом что-то хрустнуло. – Двоюродная… Прости, Дась. Я сплю ещё. Одну секунду, я…
Что она мне говорила, я потом восстановить в памяти не сумел – вероятно, заснув на середине фразы. До того Лизин рассказ закончился в четвёртом часу ночи, а то и позже, поэтому в восемь утра я ещё совершенно не соображал, а когда дед растолкал меня ближе к двенадцати, об объяснении с Дасей речи уже не шло, так как на повестке дня стояло совершенно иное: Саня, Лизка, Араб…
В полдень я нашёл Шумахера на мосту – мой друг сидел на перилах и раскачивал ногой. В ответ на моё «Привет!» Саня обернулся и долго-долго разглядывал нас с Лизой, равно сонных и встопорщенных.
– Холин?
– Сань, знакомься, это Ль… – возникла некоторая пауза. Саня рассматривал Лизу, Лиза, красная и испуганная, простуженно шмыгала носом и сверлила взглядом асфальт, чувствительно отдавливая пяткой мою ногу. Лизка снова оделась мной, и назвать её по имени у меня никак не поворачивался язык.
Мгновение пятое
Я снова открыл было рот, чтобы её представить, но тут она буркнула хриплым голосом, не поднимая взгляда:
– Л-лев.
Я запнулся, но тут же сориентировался:
– Да, Лев, – я прочистил горло, – мой брат. Двоюродный. Младший.
А что ещё тут можно было бы сказать?
– Близнец? – глупо спросил Саня, но спохватился и первым расхохотался. – Холин, ёлы-палы, ну ты даёшь!
– Это всё… он, – я кивнул на Лизку, и та неуверенно улыбнулась, по-прежнему стараясь не смотреть лишний раз в глаза Шумахеру.
Стоит признать, что эта ситуация отдавала абсурдом.
– Тоже Холин?
– Гальцев, – простуженно ответила Лиза и закашляла.
Вот так Лиза стала моим братом, Львом Гальцевым, «сыном сестры моего отца». Происходящее настолько выбило Шумахера из колеи, что он никаких несоответствий не замечал и не мог заметить, озадаченно переводя взгляд с меня на Лизу и обратно. Я тоже косился на девочку, а та упрямо разглядывала перила моста, и зачем ей весь этот маскарад стал нужен – мне было совершенно неясно. Если я правильно понял её вчерашний рассказ, то… впрочем, кто я был такой, чтобы давать ей советы, как правильно поступать?
Мы устроились втроём на берегу реки, и напряжение, натянувшееся между нами, растаяло под жаркими солнечными лучами, а потом и вовсе испарились. Лиза помалкивала, я неохотно отвечал на расспросы Шумахера, и над нами царила ленивая идиллия. По небу столь же лениво переползали от края к краю облака – далёкие, кучевые, изменчивые. Пахло мокрым речным песком, от Шумахера как всегда несло бензином, над ухом жужжал шмель, а ниже по течению визжали младшеклашки, начавшие купаться ещё, небось, в конце мая – но от их воплей, увы, вода теплее не становилась.
– Айда окунёмся? – спросил Шумахер, глядя в небо.
Лиза очень вовремя чихнула, и к ней вопросов больше не было, а вот Саню мысль не отпускала, и мой друг сел, стягивая футболку:
– Нет, реально пора купаться. А то я так сезон ещё и не открыл. А ты, Холин?
– Я в пятницу вечером только приехал, – напомнил я. – Думаешь, мне было, когда купаться без тебя в гордом одиночестве?
– Я – пас, – напомнила Лиза в нос и старательно высморкалась.
– Пошли, Холин! – вскочил Шумахер, расстёгивая ремень брюк. – Мы не столетние деды. Давай, давай! А ты, Гальцев, рожу не вороти, а сторожи шмотьё тогда, раз на больничном.
