– Вот видишь… – успокаивающе сказал ему Бианко, – вот видишь, ничего не случилось!
В последующие дни Марсела замечала, что он рассеян, все время о чем-то думает, и в конце концов, сидя за утренним мате, он все рассказал ей.
– Конечно же, это все подрывные элементы, ну по крайней мере их отец…
Он не закончил фразу, а она ничего не спросила. Она с полминуты сидела, уставившись в пол и не произнося ни слова, потом спрятала лицо в ладони и разрыдалась.
– Какой ужас! – С минуту она не могла унять слез, потом отняла руки от мокрого от слез лица. – Не связывайся с этими людьми, Мигель! Умоляю тебя! Или в один прекрасный день… – она вздрогнула, – избивать ребенка будешь ты.
Он послушался ее и стал посылать вместо себя других оперативников, пока Бианко не перестал его приглашать. Помощник комиссара после этого стал относиться к нему с некоторым пренебрежением, словно Фортунато был размазня и у него недоставало мужского характера выполнять такого рода задания. Как бы раскаявшись, Фортунато ушел с головой в работу, стараясь преуспеть в вещах, необходимых для продвижения по службе в полиции: он собирал деньги, арестовывал преступников и защищал друзей. Теперь все снова пошло как по писаному. Бианко стал генеральным комиссаром, которому подчинялся следственный департамент, и, взбираясь вверх по лестнице, прихватил с собой своего друга Фортунато.
Фортунато допил мате и прошел в спальню переодеться к вечеру. Из просторного деревянного гардероба он выбрал свой лучший пиджак отличной итальянской шерсти, черный в мелкую белую клетку. Марсела купила пиджак к дню его рождения двадцать лет назад в дорогом магазине в центре, несмотря на его протесты – ведь точно такой же можно купить гораздо дешевле в пригородах. Он по-прежнему помнил волшебное сияние пиджака, когда впервые надел его и в нем вышел из магазина, абсолютно не отдавая себе отчета в том, что узкие лацканы и геометрически правильный рисунок ткани давным-давно вышли из моды и выглядели теперь совершенно нелепо. К пиджаку подобрал карминовый галстук и черные туфли, выудил из маленькой коробочки на полке запонки. Заглянув в бумажник, он с ужасом отметил, что тот несколько полегчал. Собираясь провести вечер вне дома, нужно обязательно иметь при себе некоторый запас.
Он вынул из ночного столика отвертку, быстро отвинтил дно гардероба и осторожно извлек дощечку из паза, который в свое время вырезал в углу. Из-под панели на него смотрели уложенные аккуратными рядами тугие зеленые пачки – полмиллиона долларов в американской валюте.
Деньги копились почти сами собой и в отсутствие Марселы прятались в небольшой тайничок. Часть денег он тратил на угодивших в беду полицейских или на пострадавших от преступлений, тех, кто особенно растрогал его. Дети, жившие в округе полицейского участка, знали, что от него всегда можно было ожидать конфетку или игрушку. Но денег все равно становилось все больше и больше; они уже почти заполнили отведенное им пространство на дне гардероба, так что скоро придется оборудовать новое.
Что хорошего они принесли ему? Даже под конец, с Марселой, когда он придумал новую сказку про специальный медицинский фонд для семей, она наотрез отказалась:
– Что есть, Мигель, то есть. Я предпочитаю умереть с достоинством в моем доме, а не гоняться за несбыточными надеждами.
Он сидел на кровати и разглядывал аккуратные ящички, на которые поделил свою жизнь. В другой половине гардероба за запертой дверцей висели платья Марселы, как она оставила их, ее туфли стояли маленькими опрятными парами на дне шкафа, ее шляпки лежали наверху. Некоторые мужчины заводили любовниц или даже вторую семью в другом конце города. Он обманывал Марселу совсем по-другому: изменял ей с идеалом, а не с другой женщиной, хранил верность лжи, которую они разделяли всю свою жизнь, лжи о честном полицейском и его жене – школьной учительнице. А потом объявились Уотербери и рак.
Он открыл Марселинину половинку гардероба, и его окатило сиреневым запахом пудры. Увидев ее платья, Фортунато заплакал.
Часом позже он пристегнул девятимиллиметровый браунинг и отправился в «Семнадцать каменных ангелов».
