– Но вы рассказывали мне о Роберте Уотербери. Вы сказали, что он был писателем. Писатели больше всего известны своими финансовыми проблемами. Каково было экономическое положение сеньора Уотербери перед приездом сюда?
Он видел, что гринго усиленно размышляет.
– По словам его жены – очень так себе.
– У него было много долгов? – осторожно поинтересовался Фортунато.
– Думаю, были. Да. Жена говорила, он хотел сочинить что-нибудь более коммерческое, что можно написать побыстрее.
– Вот оно что, – кивнул Фортунато, позволив себе чуть-чуть удовлетворения в голосе, – значит, у него таки были трудности с деньгами. То есть инспекторы отдела расследования убийств Браун и Велес не совсем безосновательно полагали, что наличие хлоргидрата кокаина могло указывать на сведение счетов между наркодельцами или, возможно, на неудавшуюся сделку. Когда у людей большие долги, сеньора доктор, они склонны совершать вещи, которые в нормальных условиях ни за что не совершили бы.
Ее возражение прозвучало совершенно наивно.
– Но это же совершенно на него не похоже!
Он начал разыгрывать роль доброго полицейского:
– Доктор Фаулер, мы живем в мире имиджей. Разве не логично предположить, что Роберт Уотербери мог скрыть какие-то стороны своей личности или даже что его жена могла бы предпочесть не бросать тень на его память. Все мы хотим, чтобы другие верили в образ, который мы создаем для них, потому что это помогает нам поверить в него самим. Но что до меня, то после тридцати семи лет службы в полиции, – он слегка покачал головой, – я потерял всякий интерес к имиджам. – Странное чувство – чувство отстраненности от самого себя – вдруг овладело им, когда он произнес эти слова. Он не знал, почему все так быстро отклоняется от привычного хода вещей. – Возможно, уже пора познакомиться с делом, – предложил он, показав на папки с материалами следствия. – В таком расследовании, как это, лучше всего начинать с фактов.
Он почувствовал, как в кармане засвиристел мобильный телефон, и, вытянув руку в сторону гринго, ответил на звонок. Следователь только что снял наручники с хозяина бакалейного магазина и выкинул его из машины. С него получили шесть тысяч.
Расследование преступления в Буэнос-Айресе – предприятие весьма причудливое и носит в высшей степени показной характер. Следствием руководит юрист, работающий в системе юстиции и называемый дежурным судьей. Судья решает, какие предпринять действия, а полиция их осуществляет. Когда доказательства собраны, а свидетельские показания сняты, судья дает новые указания, и полиция точно следует им. Это обширное расследование разворачивается на сотнях страниц, представленных департаментом таким-то, министерством того-то, полицейскими участками, лабораториями и моргами. Судебные приказы разукрашивают печатями и виртуозными подписями, а исполняют, предъявляя блестящие бляхи. Десятки показаний выливаются в холодный, безразличный текст, и эти откровения подкрепляются парадом фотографий, на которых запечатлены изрешеченные пулями автомобили и реквизированные вещественные доказательства. Наконец следуют портреты несчастных покойников, обязательно залитых кровью, в расхристанных рубахах и встретивших смерть в самые неподходящие моменты их жизни. Здесь господствует аура непреложного факта – идеальное оформление для совершеннейшей фикции.
Фортунато вынул из видавшего виды металлического шкафа папку. Она была толщиной с телефонный справочник небольшого города и набита торчащими во все стороны бумагами. Он проводил Афину в приемную, где стоял исцарапанный деревянный стол, и пригласил сесть напротив.
– Я могу показать вам только фотокопии, – сказал он. – Оригиналы в архиве суда.
Первый протокол описывал прибытие следователей на место преступления. Фортунато представил себе, с каким безразличием клерк печатал под диктовку полицейского его имя, имена родителей, звание, возраст и семейное положение. Эта преамбула занимала полстраницы, а потом начиналось главное:
Приблизительно в 01.38 заявитель получил по рации указание комиссариата № 35 в Сан-Хусто прибыть в квартал 1400 по Авенида-Сантана, район Ла-Матанса, перекресток с Калье-Авельянеда.
