Внезапно меня охватило безумное желание встать, подойти к ней и молча взять ее на руки! В рассыпавшихся по лицу волосах найти лепестки ее губ и целовать, целовать, целовать! А потом взять обвитую вокруг моей шеи горячую руку, провести ею по моему лицу! И, целуя тонкие пальцы, шептать: "Люблю... люблю... люблю..." И слышать смешивающиеся с этими словами, сливающиеся с ними, как Агчай с Гарачай: "И я... и я... и я..."
На веранде послышались шаги тети Наибы. Я торопливо натянул на себя принесенный ею совершенно сухой пиджак и вышел из комнаты.
* * *
Отворив маленькую калитку наших железных, коричневого цвета ворот, я осторожно вошел во двор. Дремавший на пороге низенького сарая Алабаш, услышав шорох, поднял лай. Но, узнав меня, завертел обрубком хвоста и принялся меня облизывать. На веранде одновременно открылись и закрылись две двери: гостиной и кухни. Из одной вышла Гюльназ, из другой - отец. Я с волнением оглядел обоих и понял, что ни тот ни другой этого внезапного приезда не ждут. Но нет, Гюльназ, как видно, совсем растерялась. "Может быть, сестричка решила сыграть со мной глупую шутку и теперь сама в этом раскаивается?" И вдруг Гюльназ с воплем "Гагаш! Ай гагаш!" бросилась с веранды ко мне. На вершине Бабадага будто снова заплясала молния. Сердце мое снова наполнилось тревогой. "Нет, все-таки что-то случилось..."
Отец тоже был взволнован. Он будто прирос к полу, не мог сдвинуться с места. А где же мама?
Гюльназ обвила мою шею руками и, целуя меня, зашептала:
- Джан гагаш, о телеграмме ни маме, ни папе ни слова. Понял? Никому ни слова...
- Да что случилось? Ты можешь сказать?
- Ничего... ничего не случилось... Потом узнаешь. Дома никто ничего не знает.
Наконец с веранды послышался и мамин ласковый голос:
- Ой... Эльдар... сынок... Чего же ты молчишь, киши? - Мама, подобрав широкую юбку, спускалась по лестнице. Я кинулся ей навстречу.
А отец все еще стоял на том же самом месте и ждал, когда я поднимусь наверх. В его светлых глазах, многозначительно глядящих из-под слегка поседевших бровей, таилась тысяча вопросов. Он хотел знать причину моего внезапного приезда, но спрашивать не спешил.
Наконец с помощью сестры я взвалил на плечо чемодан и поднялся наверх. Еще не поздоровавшись со мной, отец тихо спросил:
- Скажи-ка прежде, к добру ли твой приезд, детка?
Я не знал, что ответить, а Гюльназ смотрела куда-то в сторону.
Мама выручила меня, дала мне возможность что-то придумать.
- Дай вздохнуть ребенку, такой путь проделал...
- Конечно, к добру, - смело проговорил я. - Приехал вас повидать, побыть с вами день-два. - Потом, улыбаясь, двинулся к нему. - Если не хочешь, я могу уехать обратно.
Но так быстро сдаваться отец не хотел.
- Перед тем как уехать обратно, следовало все-таки объяснить, чем вызван твой внезапный приезд? Разве у тебя нет занятий?
- Почему? Занятия своим чередом, а повидать родителей - своим. - Потом, обняв стоявшую рядом и с благодарностью уставившуюся на меня Гюльназ, добавил: - Не говоря уже о такой сестричке. Поскольку я хорошо учусь, мне разрешили съездить домой, вот я и приехал.
- Ты в институте учишься или солдатскую службу проходишь? Нам известно, что хорошо служащего солдата отпускают в отпуск, но вовсе не хорошо занимающегося студента.
Я от души рассмеялся. Все присоединились ко мне. И сам отец, невольно улыбнувшись, спросил:
- Разве я не прав, детка? Бывает, и студентов отпускают домой. Но когда? На каникулы.
- Тогда отпускают всех, папа. - Гюльназ подошла к отцу и погладила тонкими пальцами его брови. - Мой брат хороший студент, он отличник, вот ему и дали отпуск.
Все успокоились. Отец, кажется, тоже поверил моей выдумке. И скоро ушел на работу.
Только я не мог успокоиться: понимал, что телеграмма сестры наверняка связана с какими-то любовными делами. Шли часы, щеки сестры пылали.
Наконец поздно вечером, когда мы остались одни, Гюльназ тихо подошла к двери, накинула крючок. В душе я поклялся не быть беспощадным к сестре, что бы ни произошло.
Гюльназ указала мне на стул у письменного стола:
- Садись... - Потом сама, усевшись на ковер рядом со стулом, прижалась ко мне. Прошептала: - Пусть никто нас не слышит.
