Дремота наполнилась предчувствием неотвратимого позора, размена пусть и нагоняющих нестерпимую скуку, но все-таки помещений царского дворца на полутемные, грязные кельи ассирийского гарема, предназначенные для наложниц из простонародья. Соседки будут щипать ее, смеяться над ней, терзать напоминанием о царском происхождении. Помнится, в Вавилоне ей удалось постоять за себя. Улучив момент, она отрезала косу у самой злой насмешницы Гулы.
Как оно будет в Ашшуре?
Шаммурамат едва не расплакалась, но тотчас осадила себя — не хватало еще дать волю слезам!
Божественная синь — простор великого Шамаша — Солнца, доброжелательно поглядывала на нее. Всесильная Иштар>{4} тоже была на ее стороне. Это было так же верно, как и предначертание судьбы — ее шимту>{5},— ведь не для того ее избавили от Ахиры, чтобы ввергнуть в позорное существование у Нинурты. Даже для всемогущих богов это было бы слишком. Если пораскинуть умом, у ожидавшего ее будущего было неотъемлемое от ощущения счастья достоинство — оно еще не устоялось! В нем был некий зазор, смутная неопределенность, в которую могла проскользнуть надежда. Упитанный и развратный Ахира, внушающий ужас Дамаск сгинули бесследно — туда им и дорога. Сейчас ключи от будущего держал в руках тот, кого она нередко видела в своих снах. Шами не знала его имени, не могла угадать, в какую даль он умчит ее. Ожившая мечта была ничуть не похожа на сновидения, но от этого оказалась не менее увлекательной. Это ничего, что сердце замирает от страха, что в кончиках пальцев покалывает. В этой круговерти ужаса и отчаяния, надежды и желания Шами звериным чутьем ощутила, что этот красавчик из тех красавчиков, на которых можно найти управу. Это трудно, красавчик даже не подозревает, в чьи руки он угодил, но гром грянул. Боги сделали выбор! Шами еще не знала, в какую даль умчит ее судьба, называемая шимту, куда уведет ее эта дорога, но она милостью Иштар прозрела — ступить на этот путь вполне достойно для дочери царя Вавилона.
Только без спешки. Нину, по-видимому, из бешенных. Один неверный шаг, и он потеряет рассудок.
Вопль Одноглазого, разбудившего степь, заставил ее вздрогнуть — Негодяй!!
Шами вскочила на спину жеребца, вытянулась на носочках.
Одноглазый, нахлестывая коня, помчался в сторону далеко отставшего от каравана евнуха. Подскочив к Сарсехиму, он с размаху ударил его в ухо — тот сразу свалился с лошади и на карачках, торопливо как ящерица, пополз к ближайшему кусту шиповника, спрятался за кустом. Одноглазый соскочил на землю, лихорадочно принялся шарить в траве. Шами затаила дыханье.
Сердце оборвалось, когда Одноглазый торжествующе вскрикнул, бросился к евнуху, начал бить его ногами. Сарсехим отчаянно завопил и вместо того, чтобы уклоняться от ударов, попытался поймать ногу разбойника. Как только ему удалось овладеть ею, он покрыл босую, темную то ли от грязи, то ли от загара, ступню страстными поцелуями. Одноглазый опешил, попытался вырвать ногу, тогда Сарсехим прижался щекой к колену, и истошно закричал, что требует милости, что ни в чем не виноват и только по воле злых, недобросовестных властителей был вынужден впутаться в это дело. Когда же Сарсехим поклялся своими детьми — если бы у него были дети, он, не задумываясь, принес бы их в жертву грозному Ашшуру, — девушка испытала высшую степень удивления. Слышать такое ей пока не доводилось! Сарсехим пытался заверить Одноглазого, что его намерения чисты и у него и в мыслях не было от чего-то избавляться.
— А это?! — Одноглазый победно вскинул руку, чтобы показать господину, высунувшемуся из повозки, прямоугольник из обожженной глины величиной с две мужские ладони.
Нинурта свистнул, и двое всадников, подскочивших к Сарсехиму, подхватили перепуганного до смерти, с непокрытой головой евнуха — тот предусмотрительно поджал ноги — и поволокли к повозке. Одноглазый передал табличку господину.
Тот повертел ее и так и этак, громко, не обращая внимания на подъехавшую царевну, выругался и закричал — кто сможет разобрать, что здесь написано?
Сарсехим, брошенный к его ногам, тут же выразил готовность прочитать надпись.
