Алёша рывком повернулся к леснику.
— А я ненавижу, когда лгут! Вы сами отдали брёвна мужикам. И прячете протокол! Вы играете передо мной, как базарный фигляр… Почему вы не отдали протокол лесничему? Я всё знаю…
На лице Красношеина ничего не изменилось. Полуприкрыв глаза, он разглядывал шишку, повёртывая её на толстых пальцах.
— Ни хрена ты не знаешь, Алексей! — спокойно сказал он. — Тут дремь, у нас медведь — хозяин. Наш мужик, чтобы шишку достать, дерево рубит. А ты протокол… — Он швырнул шишку за плечо, ленивым движением открыл планшет. — Вот протокол. Он самый. На, держи. Держи, держи! Бумажка эта что-нибудь да весит. Вот ты её и взвесь. А я погляжу, осилит ли твоя совесть бумажкой человека прихлопнуть… Ты вроде бы жалел того мужика. Вот и покажи, кто есть Алексей Полянин, что ему по сердцу: бумага либо мужик, живой, можно сказать, страдающий человек! Вот протокол. Сам и по ложь на стол батьке…
— И положу! — упрямо сказал Алёшка.
Красношеин застегнул планшет, откинул его на сторону, посмотрел на Алёшку равнодушным взглядом.
— Не положишь! — сказал он. — Нет у тебя интересу дружбу со мной терять. А бумагу спрячь. Походи. Подумай. Неволить не буду. А поглядеть погляжу. Интересно мне, как ты бумагой распорядишься! — Он лениво постукал пальцем по планшетке. — Только вот знай: от того поруба, что Севастьяныч допустил, отговориться — раз плюнуть. В крайности, в свой лес зачту, с весны у меня выписан. Так что учти, когда думать будешь.
Красношеин встал, сладко жмурясь, потянулся и вдруг воздел к небу свои тяжёлые руки.
— Эх, Лёха, замудрённый ты человек! Ты гляди, жизнь-то, вот она! Небо. Солнце. Земля. Все по земле, по этой вот самой, ходим. Все одного хотим: чтоб не зябко было, да сытно, да под охотку бабёночку сголубить. Вся она тут и мудрость недолга! Ну, подымайся. Айда к Красной Гриве! Там сегодня свиданьице сготовлено!
4
Алёшка видел, как среди стволов мелькает и приближается белое пятно кофты. Женщина легко и спокойно шла по тропке, на её согнутой руке покачивался кузовок. Она поглядывала вверх, на золотистые верхушки сосен, щурилась, улыбалась. Лесник предупреждающе поднял палец, спрятался за молодыми сосенками. Когда женщина поравнялась, он залихватски свистнул и встал.
— Здорово, Фенька!..
Белый платок упал на плечи. Алёшку ослепило полыхнувшим огнём волос. Женщина испуганно схватилась рукой за грудь.
— Ох, Леонид Иванович! — с тяжким вздохом сказала она, опуская от груди руку. — Разве так можно! Сердце зашлось!..
Красношеин хохотал.
— Лесник в лесу — молодкам покой! — крикнул он.
— Уж какой тут покой! — вздохнула женщина. Она была молода, чуть полновата в плечах. И чем-то непонятно влекла: Алёшка не сводил глаз с её рыжих волос и конопатин, рассыпанных по её лбу и щекам.
Женщина уже совладала с собой, повела обмякшими плечами, сбросила с руки на землю кузовок с дымчато краснеющей малиной. Одёрнула кофту спереди, с боков, перекинула руку к шее, но расстёгнутый ворот не застегнула, а неуловимым движением даже чуть раздвинула на груди. Алёшку она оглядывала насмешливым взглядом, поигрывая за щекой языком.
— Смену привёл, что ль? — вдруг спросила она с вызовом.
— А что, скажешь, плох парень? — Лесник подтолкнул Алёшку к Феньке. — Что смотришь? — сказал он. — Нового директора сынок…
— Ух ты! — сказала женщина и засмеялась. — Городские, говорят, слаще деревенских…
— Ну, ты не очень-то! — остудил её Красношеин. — Я ещё полномочий не сдал.
— Нет, Леонид Иванович! Сами вы свою волюшку узлом завязываете! Слышали мы о ваших ухаживаниях!.. — Фенька говорила, не тая обиды, и Алёшка видел, что леснику не в радость горькие её слова.
— Ладно, ладно, — сказал Красношеин. — Иди-ка, посиди с нами…
— Как же, только мне и сидеть… Солнце уж макушку греет! На полдни бежать надо!
Фенька подняла с земли кузовок, заглянула близко в Алёшкины глаза.
— Звать-то как? — спросила она.
— Алёшкой…
— Ласковое имя! — сказала Фенька. — Смелый, так заходи! Угощу. А может, и поцелую! — добавила она с вызовом и, вскинув голову, поглядела на лесника. Она сдвинула кузовок к локтю, пошла тропкой прочь.
