Все юнцы, естественно, тут же начали кружить возле особняка в Арройосе. Но в доме никогда не открывали окон. От слуг с большим трудом удалось узнать, что девушку зовут Мария, а сеньора — Мануэл. Наконец одна из служанок, соблазненная щедрым подарком, поведала кое-какие подробности, а именно: старик молчалив как рыба, трепещет перед дочкой, спит всегда в гамаке, а у барышни ее гнездышко все обито тисненым голубым шелком и она целыми днями читает романы. Разумеется, эти сведения не могли удовлетворить жадного любопытства лиссабонского света. Тут требовались другие средства: следовало не останавливаться ни перед чем, действовать хитроумно и ловко. Он, Аленкар, принял в этом участие.
И открылись ужасные обстоятельства. Старик Монфорте был родом с Азорских островов. В ранней юности удар кинжалом, нанесенный им в драке, и оставленный на улице труп вынудили его поспешно бежать оттуда на американском бриге. Какое-то время спустя некий Силва, поверенный в делах торгового дома Тавейра, который познакомился с Монфорте на Азорских островах, неожиданно встретил его на Кубе, куда приехал для ознакомления с табачными плантациями, поскольку его хозяева намеревались сажать табак на островах. Монфорте (чье настоящее имя Форте) в драных веревочных туфлях слонялся по набережной, ожидая какое-нибудь судно до Нового Орлеана, на которое он хотел наняться. Здесь в истории Монфорте имеется пробел. Кажется, он был надсмотрщиком на плантациях в Виргинии… Когда же он вновь вынырнул на поверхность, он уже владел бригом «Юная Линда» и поставлял черных рабов в Бразилию, Гавану и Новый Орлеан.
Счастливо избежав встреч с английскими клиперами, он разбогател на торговле живым товаром и ныне в качестве преуспевающего и респектабельного господина сидит в ложе Сан-Карлоса и слушает Корелли. И все же темная, хотя и не подкрепленная доказательствами история его жизни ковыляет за ним по пятам.
— А девушка? — перебил Аленкара Педро, дотоле слушавший друга затаив дыхание, бледный как смерть.
Увы, о ней друг Аленкар не мог рассказать ничего. Где она выросла, такая белокурая и прекрасная? Кто была ее мать? Почему она не живет с дочерью? Кто воспитывал эту девушку, кто научил ее закутываться в кашмирскую шаль столь поистине царственным движением?
— Это, мой Педро, тайна, которая
одному известна богу,
и ее не разгадает
любопытный Лиссабон!
И все же, когда Лиссабон прослышал об этой легенде про убийство и торговлю невольниками, восторг поклонников юной красавицы несколько поостыл. Экая незадача! В жилах Юноны текла кровь убийцы; красавица с картины Тициана оказалась дочерью работорговца! Дамы, обрадовавшись случаю уязвить ненавистную им белокурую, всю в драгоценностях, красавицу, поспешили окрестить ее «работорговкой»! Едва дочь Монфорте появлялась в ложе, дона Мария да Гама с деланным ужасом закрывала лицо веером: ей мерещились на шее у девушки (особенно когда на ней было ожерелье из рубинов) пятна крови, пролитой ее отцом! Ретивые дамы были неистощимы, выдумывая о девушке небылицы в этом роде. Проведя в Лиссабоне зиму, Монфорте неожиданно исчезли: пошли слухи, что они разорены, что полиция разыскивает старика Монфорте, и всякие прочие домыслы и догадки… А в это время достопочтенный Монфорте, страдая суставным ревматизмом, пребывал себе спокойно и с приличествующими богатому человеку удобствами в Пиренеях на водах. Там с ними свел знакомство Мело…
— Вот как! Мело с ними знаком? — воскликнул Педро.
— Да, мой милый, Мело с ними знаком.
Не дав Аленкару договорить, Педро покинул Марраре и тем же вечером, не возвращаясь домой и не чувствуя, что он весь вымок под холодным, затяжным дождем, больше часа бродил, обуреваемый воспаленными мечтами, вокруг темного и немого особняка Варгасов. Спустя две недели Аленкар, войдя в залу Сан-Карлоса в конце первого акта «Цирюльника», замер от удивления, увидев Педро в ложе Монфорте, рядом с Марией; в петлице его фрака красовалась алая камелия, и такой же букет камелий лежал на бархатном барьере ложи.
Никогда еще Мария Монфорте не была так хороша, как в этот вечер: наряд ее и на сей раз отличался той несколько вызывающей экстравагантностью, которая неизменно оскорбляла лиссабонский свет и заставляла дам говорить, что она одевается, «словно комедиантка». На ней было платье из шелка пшеничного цвета, в волосах — две желтые розы и золотой колос; на шее и руках — ожерелье, браслеты и кольца из опалов. И эти предвечерние тона омытого солнцем дня, сливаясь с золотом ее волос, утепляли матовость ее шеи и плеч, оживляли скульптурность форм, придавая ей сходство с богиней Церерой. В глубине ложи можно было разглядеть светлые усищи Мело: он беседовал с сидевшим, по обыкновению, в самом темном углу ложи папашей Монфорте.
