— Викторина и Эжени все еще у вас?
— Конечно… Ты, вероятно, знаешь, что Эжени уже давно замужем за камердинером Жоржа. Сейчас он на улице Конвента, там у Жоржа кабинет для приема больных.
— А где это улица Конвента? Я что-то забыла.
— Ты и не можешь ее знать, она раньше называлась улицей Сент-Этьен… Уж этот наш муниципальный совет!.. Мы оставили за собой оба дома. На улице Карно Жоржу неудобно, нет места для операционного зала. Ультрафиолетовые лучи, рентген — все это на улице Конвента.
Машина остановилась на углу улицы Карно. Кирпичный дом казался угрюмым и сонным. На другой стороне, около закусочной, шел рабочий в фуражке; он обернулся. У подъезда стояла Эжени; она поседела, но была одета все в такую же кофту со стоячим воротничком, обшитым белым кантиком. В лиф была по-прежнему вколота иголка с кусочком нитки.
— A-а! Вот и мадемуазель! Как приятно видеть мадемуазель Денизу!
— Почему же мадемуазель? — весело заметила госпожа Герен. — Я приготовила для тебя твою прежнюю комнату, думала, что тебе это будет приятно.
Госпожа Герен и Дениза поднялись по узкой винтовой лестнице; за ними следовала Эжени с чемоданом; в одном месте на стене еще виднелась царапина, прочерченная гробом господина Эрпена.
«Она права, — думала Дениза, вдыхая еле уловимый запах карболки, — мне приятно будет ночевать в моей комнате. Странно! Я была так несчастна в этом доме… А может быть, именно потому и приятно, что я была тут так несчастна?»
Госпожа Герен вошла в комнату вместе с нею.
— Давай, я разберу твой саквояж. Что у тебя тут? Пижама? Ты спишь в пижаме? Ты не считаешь, что это неженственно?
Где-то вдали прогудел паровоз. На мгновенье в Денизе вновь ожило детское чувство, желание, чтобы эта женщина ушла, чтобы ее оставили одну. Потом все это показалось ей призрачным и смешным.
— Я говорила тебе, что Жак и Лолотта придут к обеду? Они тоже очень рады твоему приезду… Жак и Жорж очень дружны, особенно после того как Жорж спас его от воспаления легких… Книги я положу на ночной столик. Что ты привезла? «Женщина у окна»…[55] «Контрапункт»…[56] Тебе это нравится? Знаешь, Жорж полюбил твоего Пруста и меня увлек. Он каждый вечер, если не занят, читает мне вслух… У него страшно много визитов; даже коллеги приглашают его на консилиумы… А ведь известно, как завистливы доктора… Кажется, машина подъехала… Вероятно, это он. Я пойду вниз, если это он, я тебя позову.
Она ушла.
«Как она его любит!» — снова подумала Дениза.
Потом она растянулась на своей девичьей постели. Пробило шесть. Куранты на училище Боссюэ сыграли «Венецианский карнавал». Они так надолго задержались между двумя фразами, что уже думалось: будет ли продолжение?
Румяный цвет лица и длинные седые волосы, ниспадающие локонами, как у некоторых английских государственных деятелей, придавали Герену весьма величественный вид. Он встретил Денизу приветливо; в его тоне прекрасно сочетались уверенность, сдержанность, расположение и галантность.
— Добро пожаловать, — сказал он.
Пожимая ее руки, он внимательно всматривался в ее лицо, словно врач, который ищет симптомов и убеждается в полном выздоровлении пациента.
— Ну как? День прошел интересно? — спросила у него госпожа Герен.
— Очень. В больнице я сделал операцию по поводу непроходимости кишечника и, кажется, спас беднягу… Потом ездил на консилиум в Лувье к девочке Белуен… Лейкемия. Тут уж ничего не сделаешь.
Они втроем вошли в гостиную; доктор поместился в большом кресле.
«Бедный папочка, — подумала Дениза, — у него не было такой непринужденности, властности, силы…»
Около семи, к обеду, приехали Жак и Шарлотта. В отношении трапез Герены придерживались провинциального распорядка. Дениза и Шарлотта расцеловались. На Жака Дениза смотрела с удивлением: он очень потолстел, она едва узнавала его.
«И этот человек был моим первым любовником?» — спрашивала она самое себя.
Эта мысль, как и чувство страха перед матерью, теперь показалась ей совсем чуждой. Жак смущался и старался скрыть это под напускной веселостью. Денизе показалось, что Шарлотта наблюдает за ними. Потом она подумала, что ошибается. Жак, наверно, ничего не сказал жене. «Он был славный малый».
