Семейные секреты, которые мешают жить - страница 4
Еще одно предварительное замечание: помните, что дети, выросшие в многодетных семьях, нередко придерживаются очень разных взглядов и по–разному воспринимают семью, в которой они выросли. Ваше видение проблемы может настолько отличаться от взглядов брата или сестры, что невольно возникает вопрос: идет ли речь об одних и тех же людях? Главы 3 и 4 как раз и поведают, что за события приводят к формированию у детей, выросших в одной семье, резко различающихся представлений о том, какой была их семья.
Все, видевшие семью Джулии со стороны, считали ее вполне нормальной. Но у этой семьи был свой секрет, семейная тайна. Для членов этой семьи хранение тайны приобретало огромную значимость, потому что все они понимали: если кто–то узнает об избиениях, репутация отца пострадает, и он потеряет руководящее положение в церкви. Хуже того, разглашение секрета могло закончиться полным унижением — особенно для христианской семьи, — ведь по законам штата за избиение ребенка родителям грозило тюремное заключение. Причины напряжения, усиливающего неблагополучие в семьях христианских служителей (священников, миссионеров, работников христианских организаций), раскрываются в главе 5. У христианских служителей корни проблем, связанных с нарушением моральных принципов, почти всегда уходят в глубь истории семей, где они выросли, — в почву, о которой известно очень немногим людям. Даже тот, кто видит положение дел, так сказать, изнутри и знает историю семьи, в которой вырос служитель, редко способен связать практиковавшиеся в ней паттерны отношений, с личным грехом служителя. В глава 5 мы покажем, что такая связь всегда существует.
Мать Джулии была человеком, которого психологи называют «потакатель, пособник». Именно потаканием, поддержанием семейного нездоровья эта женщина и занималась: она способствовала тому, чтобы сложившиеся правила и отношения оставались неизменными. Если бы мать не рассказывала об ошибках Джулии мужу, ничего бы и не происходило. Кроме того, не призывая отца к ответу за жестокое обращение, она косвенно одобряла физическое и сексуальное насилие. Если бы мать высказала протест, а муж отказался ее слушать, она должна была бы поискать помощи вне семьи. Но она либо не могла, либо не хотела предпринять действия, ведущие к благим переменам. В общем–то, даже неважно, почему, но в любом случае, она ничего не делала.
Как ни парадоксально, но постоянное воспроизведение цикла «забывчивость — наказание» отвечало и потребностям самой Джулии. Она страдала от острого недостатка внимания и любви со стороны родителей. В такой ситуации даже наказание, пусть чрезмерное, по сути — насилие, служит для ребенка своего рода формой родительского внимания. Неписаное правило дисфункциональной семьи гласит: если не хватает любви и внимания, то лучше слышать постоянные придирки, чем чувствовать, что для мамы и папы тебя вообще не существует. По крайней мере, проявление насилия было своего рода признанием того факта, что Джулия есть на свете.
В конечном итоге схема, по которой развивались события в семье Джулии от забывчивости до насилия, стала крайне предсказуемой. Как бы дико это ни звучало, но все члены семьи начали испытывать неосознанную потребность в том, чтобы Джулия забывала убрать вещи из–под кровати. Папа испытывал нужду выпустить наружу свой гнев. Маме было необходимо почувствовать, что она контролирует происходящее в семье. Джулии было жизненно важно подтверждение, что она своей семье «нужна», так как в любых других обстоятельствах ее просто не замечали. Братья нуждались в «козле отпущения» — иными словами, в объекте для приложения отцовского гнева и «носителе» стыда. Наличие такого объекта гарантировало мальчикам некоторую степень безопасности: они могли не бояться, что отец выместит свой гнев на них. Эта модель типична для дисфункциональных семьей и очень знакома выходцам из них.
