Между тем время шло. К их роману привыкли. Они везде появлялись вместе. Описывая ужин у артистки Частной оперы Татьяны Любатович в Нижнем Новгороде, ее племянница Е. Р. Рожанская-Винтер упоминает о том, что в Петров день, т. е. 29 июня по старому стилю, Шаляпин явился к ним со своей невестой — итальянской балериной.
В Нижнем Новгороде Иоле начала учить русский язык. Довольно быстро она заучила многие слова бытового обихода, научилась от Шаляпина вызывать извозчиков протяжным криком «Во-о-о!» Ее Федя был рядом с ней — заботливый, влюбленный, нежный. Конечно, и тогда уже замечала она в нем некоторую беспорядочность и слабость характера, но все это искупалось его трогательной заботой о ней, желанием предупредить ее желания, облегчить жизнь вдали от родины. Несмотря на бедность, Шаляпин никогда не унывал и не падал духом. В эти летние нижегородские месяцы он был попросту счастлив. И он размашисто писал в альбом своей Иоле признания в любви и милые стихотворные послания:
Дитя, в объятиях творца
Воскресну к новой жизни я!!!
Да, Иоле, я люблю тебя,
И ты моя, всю жизнь моя!..
На своем скудном русско-итальянском языке они рассказывали друг другу о прошлой жизни, пытались строить планы на будущее… Шаляпин рассказал ей о своем тяжелом детстве, о скитаниях по России. Судьба не баловала их. Оба они должны были начать зарабатывать себе на жизнь с тринадцати лет, но только в жизни Шаляпина все было гораздо более тяжелым, мучительным, бессмысленно жестоким… О чем он мог рассказать ей? О том, как пьяный, озверевший отец бил его беременную мать? Или о том, как озлобленные, невежественные люди, среди которых ему приходилось жить, били его, еще мальчишку, за его любовь к музыке, к театру, за то, что он был не такой, как они, и только чудо вывело его к искусству? Или о том, как разозлившийся антрепренер высадил его из поезда на какой-то незнакомой станции в Средней Азии, среди песков и диких людей в ватных полосатых халатах и чалмах? Все, что она могла понять, должно было казаться ей ужасным, не укладывающимся в сознании и переполнять ее жалостью к нему. Невзгоды и трудности ее собственной жизни на самом деле были мелкими и незначительными по сравнению с тем, что испытал ее Федя — что вообще можно было испытать в России.
Между тем сезон в Нижнем Новгороде подходил к концу.
16 августа Шаляпин в последний раз выступил на сцене Нового городского театра. Нижегородская публика тепло простилась с ним — ведь в этом городе Шаляпин получил свой первый большой успех. Но ему надо было возвращаться в Петербург, в Мариинский театр. Мамонтов звал его к себе, обещал уплатить неустойку и дать хорошее жалование, но Шаляпин сомневался. Несмотря на свое неопределенное положение в Мариинском театре, которым он явно тяготился, оставлять придворный императорский театр ему не хотелось.
Перед его отъездом они с Иоле отправились в мастерскую известного нижегородского фотографа М. П. Дмитриева. Должно быть, он с любопытством разглядывал эту необыкновенную пару. Наконец композиция была создана — двухметровый великан Шаляпин поместился на стуле, а маленькая Иоле, почти вдвое меньше него, встала рядом, оказавшись ненамного выше сидящего Шаляпина. Они нежно обнялись и прижались друг к другу, и бесстрастный аппарат талантливого фотографа навсегда запечатлел исчезающе-краткий миг их огромной любви, их беззащитной взаимной нежности… Мгновение остановилось! Никогда уже они не будут больше такими — молодыми и неиспорченными, с такими чистыми, открытыми прекрасному лицами… Почему Господь, видя это, не забрал их сейчас же к себе, как героя старой андерсеновской сказки, именно в этот миг — счастливее которого не будет, — чтобы они не успели испытать разочарований и искушений будущей жизни?..
Но на той давней фотографии оба они грустны. Безжалостная действительность вступала в свои права. Все в их жизни было неопределенно, зыбко. Шаляпин уезжал в Петербург, Иоле должна была возвращаться в Италию, а затем ехать во Францию, в Лион, где у нее уже был подписан контракт на зимний сезон. Было так, и неизвестно — когда они увидятся вновь? И как сложится их жизнь?..
