Еще в университетские годы Семенов подружился со студентом Николаем Данилевским. Они поселились в одной квартире на Васильевском острове, помогали друг другу, строили совместные планы на будущее. Молодые люди даже совершили пешее путешествие из Петербурга в Москву. Во время путешествия собирали и классифицировали растения, типичные для русской природы.
Николай Данилевский — сын гусарского полковника — окончил Царскосельский лицей и поступил в университет. Будучи студентом, Данилевский сотрудничал в «Отечественных записках». Он завел обширные связи со многими молодыми писателями и учеными Петербурга. Он познакомил Петра Петровича с Салтыковым-Щедриным, Достоевским, Григоровичем, Плещеевым, Аполлоном и Валерианой Майковыми. И он же привел Семенова на знаменитые «пятницы» своего друга Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского.
Петру Петровичу нравились страстные споры на этих «пятницах». Он с удовольствием посещал их и взволнованно слушал, как Данилевский говорил о фурьеризме, а Достоевский с болью и тоской — о позоре крепостного права. Федор Михайлович читал отрывки из своих «Бедных людей», и они потрясали Семенова. Проповеди Спешнева об освобождении крестьян также глубоко интересовали его.
Сам же Петрашевский казался Семенову развязным оригиналом, неосновательным человеком. Он подсмеивался над революционными идеями Петрашевского. «Он проповедовал, хотя и очень несвязно и непоследовательно, какую-то смесь анти-монархических, даже революционных и социалистических идей не только в кружках тогдашней интеллигентной молодежи, но и между сословными избирателями городской думы». Сколько барского пренебрежения заключено в этой фразе! Аристократа Семенова шокировали даже и поступки, и манеры, и одежда Петрашевского.
Он иронически говорил: «Петрашевский ходит в какой-то альмавиве испанского покроя», носит длинные волосы и бороду, запрещенные правительством. Семенова злят оригинальные поступки Петрашевского. «Один раз он пришел в Казанский собор переодетый в женское платье, стал между дамами и притворился чинно молящимся». Черная борода и несколько разбойничья физиономия Петрашевского привлекли внимание квартального.
— Милостивая государыня, вы, кажется, переодетый мужчина? — спросил квартальный.
— Милостивый государь, а мне кажется, что вы переодетая женщина, — ответил Петрашевский.
Семенов видел в Петрашевском всего лишь сумасброда и прирожденного агитатора, который произносит речи о чем угодно, перед кем угодно.
Развязный оригинал, несерьезный человек, до некоторой степени революционер, стремящийся «к революции ради революции», — вот каким кажется Петрашевский либеральному аристократу Семенову. Вот петрашевец Дуров, по мнению Семенова, куда опаснее. Дуров готов сокрушить существующий правопорядок, но ради своих корыстных целей. Дурову нужна революция «для личного достижения какого-нибудь выдающегося положения. Он уже разорвал свои семейные и общественные связи рядом безнравственных поступков и мог ожидать реабилитации только от революционной деятельности…».
Эти злые семеновские слова о Дурове тоже бездоказательны и несправедливы. Между Семеновым и Дуровым нет ничего общего ни в идеалах, ни в убеждениях. Революционные настроения Дурова не по душе Семенову. Он — против всякого насилия. Он — за либеральные реформы, за освобождение крестьян, но желает этого освобождения «не путем революции, а по манию царя». В уме Семенова бродят туманные мысли о конституционной монархии, о свободе печатного слова, о таком «идеальном правосудии, которое превратило бы Россию из полицейского государства в правовое».
Семенов молчаливо посещает «пятницы» Петрашевского, молча слушает блестящие лекции своего друга Данилевского, страстные монологи Дурова, но с «пятниц» уходит бесшумно. Он ни разу не выступает у Петрашевского, не высказывает своих мнений. Из него, молодого и умного, образованного и богатого дворянина, формировался тот тип русского общественного деятеля, которого позже будут называть «либеральным монархистом». И он, словно от имени этих либералов, скажет: «Мы прислушивались с восторженным вниманием к далекому шуму борьбы за свободу, а сами никакой борьбы не затевали и революционерами не были…».
