— А если с обратной стороны потянуть?
— С твоей? Тут трудно сказать… Для этого мне нужно понимать масштабы. Как часто идут переводы?
— Раз в неделю или две.
— Да? И получатели всегда разные? Предполагаю, что длинный ряд часто меняющихся юрлиц?
— Верно. Очень редко два перевода идут на один и тот же адрес. В последнее время транши стали увеличиваться.
— Отчего ты и забеспокоился?
— Если честно, то да. Раньше они растворялись в общей массе, а теперь, боюсь, начнут бросаться в глаза.
Сергей Михайлович нахмурился.
— Ты вот что, оставь бумаги, я погляжу, понюхаю, поспрошаю, может, узнаю чего посущественнее. Финансовый рынок — он тесный, все толкаются, все друг друга знают, как уличные дворняги. Все снюхались или связались. Через пару недель скажу, во что ты влип. Потому что, похоже, влип!
Эпизод восемнадцатый. Шесть месяцев и десять дней до происшествия
Дверь была высокая, старинная и довольно обшарпанная. На стене сбоку звонок. И надпись над ним: «Прежде чем нажать, подумай, нужен ли ты здесь». И нарисован очень убедительный череп с костями.
Игорь подумал. Вроде нужен, раз его приглашали. В любое время. И вчера по телефону подтвердили. Нажал.
Что-то там внутри загремело, зашаркало, стукнула щеколда.
Дверь открылась. На пороге стоял всклокоченный, весь в краске Вениамин.
— А-а, мой юный друг! Милости, милости просим.
Вениамин Евграфович красивым жестом распахнул створку, приглашая в мастерскую.
— Здравствуйте, Вениамин Евграфович.
— Нет, юноша… — Хотя какой он юноша, когда сильно за сорок? Но для Вениамина все, кто был хотя бы на год младше его — юноши. — Давайте без отчеств. Во-первых, мы, люди искусства, терпеть не можем отчество, потому, что молоды до смерти. А во-вторых, такое отчество вы замучитесь выговаривать. Признайтесь, прежде чем его произнести вслух, вы проговорили его про себя. Так?
— Был грех, — рассмеялся Игорь.
— Ну вот! Так что — Вениамин. Просто Вениамин. Проходите. — Отступив на шаг пригласил к себе.
Игорь шагнул. И тут же споткнулся.
— Простите…
— Что такое? Что случилось, мой юный друг?
— Там… девушка.
— Где девушка? Какая девушка? — Вениамин оглянулся.
В мастерской, на подиуме точно стояла совершенно голая девушка. И лениво посматривала в сторону гостя.
— А… вы про Нюру, что ли? Какая она девушка, это натурщица. А ну, Нюрка, кыш отсюда. Стоит тут — людей пугает! Иди чай приготовь мне и гостю.
Нюра сошла с подиума и, ничуть не стесняясь, прошла мимо Игоря, на ходу натягивая халат и строя ему глазки.
— У-у, шалава! — усмехнулся Вениамин, попытавшись шлепнуть натурщицу пониже спины.
Но Нюра ловко и грациозно уклонилась, вильнув в сторону.
— Натурщица от бога.
— А что, тут какие-то особые навыки нужны? — удивился Игорь.
— Что вы! Конечно. Вы попробуйте постоять неподвижно хотя бы пятнадцать минут. Смею вас уверить — это не просто. Совсем не просто. Мышцы начнут затекать, зачешется во всех местах, покашлять захочется, повернуться, в носу поковырять… Не приучены люди к неподвижности, мы всегда в движении, даже когда просто сидим, даже когда спим! А эта встанет — как вкопанная и стоит хоть два часа кряду, не шелохнувшись. Как гипсовая. Можете ей любую позу придать, хоть узлом связать. Уникум! За что и ценим. Характер, правда, не сахар. Не рафинад. А вот и она. Вы с ней поаккуратнее, язычок у нее — бритва.
С кухни пришла, плавно ступая, но так, что халат расходился почти до шеи, Нюра. В руках огромных размеров поднос с баранками, пряниками, пирожными, сыром, колбасой и чем-то еще нарезанным, разложенным и развернутым… Прошла, бухнула поднос на стол.
— Ну что, Игорь, закусим чуть-чуть чем бог послал. Нюрка, айда с нами. Только застегнись, бесстыдница, не смущай гостя.
— А пусть он не смущается, — повела Нюра под халатом плечиком. — Что он, монах, баб голых не видал? Или не видали?
Игорь стушевался, закашлялся. Спросил тупо, чтобы хоть что-то спросить:
— Это ваша мастерская?
— Одна из… Вторая за городом. Там я большие формы ваяю, а здесь так, балуюсь малыми формами.
Игорь огляделся.
Вокруг стояли какие-то незаконченные скульптуры, какие-то дамы без весел и античные герои с недолепленными руками. Некоторые были «наколоты» на железные штыри. На мольбертах стояли начатые картины. Повсюду разбросаны кисти, палитры, эскизы. В мастерской царил высокохудожественный беспорядок.
