— А вы ничего поработали. Норма с четвертью.
— Пыхтели помаленьку.
Не сказал! Не сказал Пётр!
А на улице солнце, красиво так… И сразу сердце — ёк! Совсем рядом урчал искалеченный трактор. Возле него хлопотал дядька с рыжей щетиной усов под вздёрнутым носом.
— Долго провозитесь с ним?
— Маслица подолью — и пошёл.
Юра не верил своим ушам:
— А сцепление?
— Так исправил же Пётр.
— Исправил?! Когда?
Усач, ни слова не говоря, полез в кабину, тронул с места трактор. Остановил, снова тронул.
— Бачишь!.. До утра, говорит, провозился.
Ничего Пётр не возился! Уходил с Марусей, потом спал.
А может, сцепление было в порядке? Может, он обманул?
Но зачем?.. Надоело работать, и на всякий случай, чтобы практикант не выдал, разыграл спектакль?
И уже и солнце не радует, и предстоящая рыбалка…
Подошёл Гриша; он сегодня работает в смене рыжеусого тракториста.
— Давай с нами до колка. А там и озеро.
— Ну давай, — вяло отозвался Юра.
Солнце уже довольно высоко. Под утро выпала роса, и от сырой земли ползут, извиваясь, причудливые струйки пара. Полевая дорога то ныряет в ложбинки, в которых ещё стоит негустой туман, то снова поднимается на взгорки.
Вот и агрегат. Подцепить — и сеять. Работать им будет хорошо: пыли нет. И ветер унялся.
Юра снял удочки с трактора.
— Удачи вам!
— И тебе. — Гриша развёл руки, показывая, какую рыбу он желает выудить Юре. — Чтобы всем хватило: и нам с тобой, и Петру твоему со свояком.
— Маруся — его свояк? — поразился Юра.
— Ты не знал? На сёстрах женатые…
Он со вторым сеяльщиком стал заправлять сеялки, а Юра, задумавшись, пошёл в сторону колка.
Раз так, то Пётр, конечно, знал про ружьё, не мог не знать. И пошёл вместе с Марусей ночью вовсе не для того, чтобы не дать ему стрелять дичь. Тут что-то другое, совсем другое.
Уж не браконьерствуют ли они на пару? В этих местах недавно видели лосей.
Колок… Они шарили здесь с фонариком.
Юра ходит между корявыми, изогнутыми свирепыми сибирскими ветрами берёзками. Под ногами мягко шелестит прелая прошлогодняя листва, уже прошитая тоненькими пиками свежей зелени.
Что они делали ночью здесь, в лесочке? Стрелять не стреляли, он услышал бы. А вот днём или прошлой ночью они свободно могли свалить зверя, хотя бы лося, и припрятать здесь на время. Сейчас ещё холодно, особенно по ночам. Может, они как раз его и прятали?
Юра опять прошёл весь колок насквозь, остановился возле полузасыпанной канавы. За ней дорога и поле, уже вспаханное, — там им делать нечего. Если в самом деле спрятали, то где? Колок ведь небольшой… Всё равно он найдёт, хоть проищет до вечера.
Со стороны села по дороге бежит мотоцикл с коляской. На нём двое, отсюда не видно кто. Сюда едут? Неизвестно ещё, там развилка… Нет, сюда, точно. Вот мотоцикл взбежал на пригорок, вот снова нырнул в ложбинку.
Вдруг они? За добычей?
Юра бросился в глубь колка, стал за ствол берёзы.
Так и есть. Мотоцикл ведёт Пётр. А на заднем сиденье Маруся в своём модном берете.
Остановились. Недалеко, шагах в тридцати. Закурили. Осматриваются по сторонам. Видят?.. Нет, не заметили.
— Давай! — сказал Пётр и сам стал расчехлять коляску.
Маруся с лопатой и почему-то с ружьём на плече, дулом вниз, подошёл к канаве, нагнулся, пошарил руками. Что он там?
Какая-то большая птица, деревянно стрекотнув, шумно взлетела с вершины берёзы, за которой стоял Юра. Он вздрогнул от неожиданности. И тут же Маруся выпрямился, схватился за ружьё.
Заметил!
Больше прятаться не было смысла. Юра вышел из-за берёзы.
Оба словно застыли: Пётр у мотоцикла, Маруся с ружьём возле канавы.
— Гады! — бросил Юра с ненавистью. — А ну как я на вашем мотоцикле за участковым слетаю?
И вдруг он видит — ружьё в руках Маруси направлено на него. Чёрное отверстие смотрит ему прямо в глаза.
Убьёт! В голове Юры звенит, словно рядом разбили стекло. Ноги делаются ватными. Но он сразу же вспоминает: патрон! Он ведь разрядил ружьё. Вот патрон, у него в кармане.
— Ну, стреляй, стреляй! — Он громко смеётся. — Стреляй, Маруся, стреляй, ворюга!.. Что не стреляешь? Ну?
Он идёт, продолжая смеяться, прямо на толстяка, берётся за ствол рукой.
— Смотри, ты же весь трясёшься… Давай сюда!
