Женщина беспокойно ерзала на расшатанном стуле, в он скрипел под ее тяжестью всеми своими деревянными частями. Каждый раз, как она откидывалась на спинку, раздавался звук, будто раздавили жука: крак-крак.
– Да, я Фелисита. – Голос ее оказался молодым.
– Председательница Комитета защиты революции сообщила нам, что вы каждое утро сидите на солнце у этих ворот и…
– Да-да, сыночек! А все из-за проклятого артрита. Врач запретил мне находиться в сырых местах и… Не дай вам бог заболеть артритом! Такие муки! Подумайте, я не могу головой шевельнуть из-за боли.
Она попыталась повернуть голову, но замерла, издав тихий стон. И вдруг ее лицо, выражавшее почти религиозное благоговение, озарилось улыбкой.
– Так что вам сказала председательница?
Рафаэль Осорио тоже улыбнулся:
– Она сказала, что вы могли видеть товарища Хайме Сабаса, когда он сегодня утром шел на работу.
– Да, я его видела, лейтенант. Я, знаете ли, как только встану, напьюсь кофе и поскорее сажусь здесь на солнышке, а то потом оно будет слишком жаркое, такого я уже не вынесу. Только утреннее солнце и вечернее я могу терпеть, я прогреваю косточки и чувствую себя отлично, потому что доктор говорит, что…
– Фелисита, – вежливо прервал ее Осорио, – разрешите задать вам один вопрос.
Она вздохнула с покровительственно-материнским видом.
– Один вопрос, сыночек? Да сколько тебе будет угодно. Доктор не запрещает мне говорить и…
Осорио стремительно прервал ее:
– Вы говорили, что видели сегодня утром Хайме Сабаса выходящим из своего дома, не так ли?
– Да, я его видела. А разве я не говорила об этом, сынок?
– У него был пакет?
– Пакет? Да, он нес под мышкой что-то завернутое в газету. Я видела его, потому что, когда он идет к себе в зоопарк, он обязательно должен пройти мимо меня. Он работает в зоопарке, вам это известно? Он очень любезен и всегда спрашивает, как я себя чувствую, потому что знает, что такое артрит, знает, какие это боли: словно от раны, словно кто-то внутри ломает тебе каждую косточку. Знаете, сколько раз пришлось мне делать снимки с позвоночника? Конечно, нет! Да я и сама не помню! Нет даже врагу не пожелаю такой болезни! А у вас не болит иногда? Только не артрит, ведай бог! Так в кажется будто кости разламываются, будто в шейных позвонках завелись муравьи, а доктор говорит, что…
Осорио сел, кинул взгляд на альманах «Сельскохозяйственный год», потом повернулся во вращающемся кресле, чтобы удобнее было просмотреть папку с документами, которую протянул ему Рубен. Сняв фуражку, сержант положил ее на стол и, расправив примятые каштановые волосы, сел против Осорио. Достал сигарету, закурил.
– Я беседовал с женщиной, которая кричала, – сказал Рубен и вынул из кармана блокнот, где делал пометки, чтобы потом перенести их в тетрадь.
Осорио поднял глаза от папки.
– Она говорит, что не видела, когда он падал, а лишь когда его стали терзать львы. Тут она и закричала.
– Итак, значит, никто не видел, как он упал.
– Никто, но есть одно интересное наблюдение. Согласно твоему распоряжению, я поговорил со служащими зоопарка, с теми, кто ухаживает за животными. Один из них, товарищ Аугусто, сказал, что видел Хайме Сабаса утром, он шел в сторону рва со львами, под мышкой у него был пакет, а рядом с ним шел мужчина.
Осорио положил локти на полированную крышку стола.
– Полный, похожий на адвоката, в очках с черной оправой?
Рубен отрицательно покачал головой.
– Нет. Высокий, с усами и без очков. Аугусто сказал, что не знает его.
– А в котором приблизительно часу это было?
– Утром, часа он не помнит.
– Они спорили?
– Нет. Он говорит, спокойно беседовали.
– Так. Человек выходит рано утром из дома на работу. Под мышкой у него сверток, неизвестно с чем. Его видели с высоким усатым мужчиной, который не носит очков, он шел к месту, где его позднее обнаружили мертвым. Человеком, которого мы знали как Сабиту, интересовался также еще один мужчина, внешне похожий на адвоката. После этого погибшего уже никто не видел до тех пор, пока его не заметила женщина во рву со львами, куда случайно упасть невозможно.
– Ограда, идущая от стены, страхует от несчастных случаев, при головокружении например…
