— Мартин. Я шел с ксендзом Павлом.
— Вы поляк? — обрадовался чему-то своему Рамон.
— Русский. Идемте, иначе отстанем.
Он пристроились к хвосту процессии. Большинство паломников шли молча, даже не глядя по сторонам. Но некоторые вполголоса разговаривали, отнюдь не спеша погрузиться в положенные благочестивые мысли.
— У вас не русское имя, — с любопытством сказал Рамон. — Я знаю русских, я работаю в отеле. Они часто у нас останавливаются. Я думал, вы из Скандинавии.
Мартин мысленно выругался. Имя не давало ему покоя не только в России.
— Есть такая книга, главного героя зовут Мартин, — привычно пояснил он. — Родители назвали меня в честь героя книги. А шел я из Польши, потому что из России сюда собирается слишком мало паломников.
Объяснение Рамона вполне устроило, не пришлось даже рассказывать, кто такой Джек Лондон и почему прославленная Горная Обитель столь мало ценится в России. Рамон, похоже, был из тех, кому гораздо интереснее говорить, чем слушать — то есть, из большинства.
Мартин никогда не любил большинство. Он даже демократию одобрял лишь по той причине, что она надежнее всего делит людей на личности и быдло. Но не любить большинство и не ценить его — совершенно разные вещи. Рамон был очень ценен — именно своим неумением слушать, желанием говорить и непоколебимой уверенностью, что мир состоит из штампованных по единому образцу людей.
Слушая и поддакивая, изредка задавая вопросы, Мартин уже через полчаса приобрел в лице Рамона верного товарища. Паломник, ни с кем не сошедшийся за время путешествия, всегда вызывает легкое подозрение — хотя бы в тяжести гнетущих его грехов. Теперь же Мартин шел рядом с Рамоном, в компании других испанцев.
Все складывалось удачно.
Впереди, в голове колонны, шел — хотелось сказать, маршировал, десяток немецких подростков. Мартин приметил их еще вчера, в гостинице — уж очень слаженно киндеры молились, ужинали, посещали сортир и отправлялись спать. Пожилому пастору даже не требовалось поддерживать дисциплину, дети все делали сами, будто в каждом пощелкивал таймер.
Вот и сейчас, без всякой команды, подростки затянули песню. Солировал идущий впереди светловолосый, голубоглазый мальчик с едва ломающимся голоском. Остальные подтягивали припев.
— Я катался на роликах ночью и днем,
Забывал помолиться и помочь родителям,
— пел мальчик.
Вступал хор:
— Иисус грустил, глядя на тебя,
Иисус огорчался, глядя на тебя!
Мальчик с готовностью продолжал:
— Я упал на асфальт и сломал себе спину,
Мне было очень больно, я плакал навзрыд!
Хор повторно сообщил об огорчении Иисуса.
— И тогда я помолился от всей души,
И моя спина сразу же перестала болеть!
— ликующе пропел мальчик.
Вступил хор:
— Иисус смеялся, глядя на тебя,
Иисус радовался, глядя на тебя!
Мальчик обернулся к поющим товарищам — Мартин заметил, что на его лице написана искренняя радость. И запел:
— И теперь я катаюсь на роликах во славу Иисуса!
И теперь я не забываю помолиться и помочь пожилым родителям!
Хор подтвердил, что это зрелище очень приятно Богу.
Мартин посмотрел на Рамона. Тот улыбался и даже покачивал головой в такт нехитрому рэпу.
Мальчик затянул второй куплет:
— Я грешил каждый вечер перед сном, Господь!
А иногда еще и по утрам, вот каким я был плохим!
Хор повторил мнение Иисуса по этому поводу.
— И тогда у меня ухудшилась память, пропал аппетит,
Я стал плохо учиться и похудел!
— Хорошая песня, — сказал Мартин, не в силах сдержаться. — Очень искренняя и непосредственная. Но во второй строфе я бы добавил: «А на ладонях у меня выросли волосы».
— Тогда бы не сошелся размер, — подумав, возразил Рамон.
— Я хорошенько помолился и покаялся,
Стал спать с руками поверх одеяла,
— спел мальчик.
Мартин постарался отключиться от пронзительного детского голоска. Еще минут десять мальчик каялся в грехах — он обижал сестренку, украл пирожное из кондитерской лавки, дернул кошку за хвост и совершил неисчислимое множество других злодеяний. Но, наконец-то, все грехи были преодолены, а юный певец выдохся.
Дальше паломники шли молча. Только Рамон рассказывал о своей работе, но этот разговор можно было вести, не подключая сознание.
