Семь причин для жизни - страница 31

Дочитав до этих пор, вы уже знаете, что сам характер моей работы подчас заставляет меня играть роль «гонца, приносящего дурные вести». Как ни жаль, «приносить добрые вести» мне доводится намного реже, и это не требует никакой специальной подготовки, ведь хорошую новость очень трудно рассказать плохо, если только не приходится врать. По-настоящему хорошая новость сама подает себя в нужном виде. Это вовсе не означает, что хороших новостей в реанимации не бывает; просто в их случае все происходит медленно – один день «относительного улучшения» за другим сравнительно таким же, и когда наступает выздоровление, никому не приходит в голову кричать о нем на каждом углу. Уильям Батлер Йейтс, мечтая попасть на озерный остров Иннисфри, отмечал, что там «покой нисходит каплями в траву». Именно так, в основном, и происходят хорошие события в реанимации: капля за каплей крошечных удач и триумфов.

Моей младшей сестренке-первоклашке в ежегодном рождественском спектакле досталась роль архангела Гавриила. Она стояла на сцене и с победоносным видом провозглашала: «Не бойтесь! Я несу вам добрую весть!» Мне же самой в пять лет дали роль намного скромнее, без слов. Хотя через много лет меня все-таки удостоили роли не хуже архангела, и тоже на Рождество. Я прекрасно осознаю, что любая рождественская история звучит слишком слащаво и не вызывает большого доверия, но моя следующая история случилась взаправду, и мне нравится думать о ней как о способе, которым Мироздание посоветовало мне придержать свой буйно расцветающий цинизм.

В то Рождество я не ждала никаких чудес. Жизненный опыт подсказывал мне, что какие бы законы ни управляли этой планетой, наши праздники им совершенно неинтересны. В два часа пополудни, в Рождественский сочельник, к нам доставили женщину шестидесяти лет. Сердечный приступ сразил ее в торговом центре. Прямо скажем, не худшее место для сердечных приступов: среди покупателей тут же нашлась медсестра, которая воспользовалась имевшимся в торговом центре дефибриллятором, но главное – на тот момент пульс у бедняжки еще прощупывался. В реанимацию ее привезли уже с нормально бьющимся сердцем, и все, что нам оставалось, – это настроить процесс ее стабилизации и оказать постинфарктную помощь. Вскоре прибыла ее семья – сын, невестка и десятилетний внук. Пока мы все находились в приемном покое, привезли еще одного пациента с сердечным приступом. Извинившись, я отошла к соседней койке за тонкой шторкой, чтобы помочь команде принять новенького – истощенного мужчину, которому только что исполнилось сорок. У него были темно-русые волосы, густые усы и борода, ввалившиеся щеки и запавшие виски. Глаза были слишком огромны для такого усохшего лица, ребра выпирали. Особо циничный шутник сравнил бы его со снятым с креста Иисусом. Умер он почти сразу после прибытия. Когда я вернулась к семье, сын спросил: «Тот парень не выжил, так ведь?»

Застигнутая врасплох, я не нашла что ответить. К счастью, жена его тут же вставила: «Милый, доктор не может о таком говорить!» Они знали, что бедняга умер. Но не знали, что он был ровно на двадцать лет моложе их родственницы, оживавшей сейчас перед нами.

Дежурный консультант велел мне попытаться привести пациентку в чувство и извлечь трубку из ее горла, пока не закончилась моя смена, и ее сын спросил, нельзя ли им при этом присутствовать. Я прочла им привычную мантру о том, что в большинстве случаев пациенты «просыпаются» не так красиво, как это показывают по телевизору. Что их любимая мать и свекровь, скорее всего, сильно возбудится, начнет закусывать трубку или кашлять с ней во рту, а поначалу может даже не узнать их в лицо. Но они настаивали, и я решила, что если они предупреждены, а мне и самой с ними спокойнее, я просто продолжу свою работу.

Когда пациентка окончательно очнулась, я вытащила из нее трубку – и заметила, как все они содрогнулись. А потом отвернулись, когда я отсасывала мокроту из ее горла. Она же пришла в страшное возбуждение. Я ждала, когда это пройдет, но она все не успокаивалась.