Что смотрите так недоверчиво? Вы и представить себе не можете, чтобы целый город вдруг поднялся с насиженного места и перебрался из долины Луары на Атлантическое побережье? А ведь так оно и было.
Но я думаю, вы мне поверите и не станете ни в чем сомневаться, если я скажу: сказка эта обо мне. Я и есть тот самый городок и зовут меня Сен-Деода. Во времена, о которых я рассказываю (а было это незадолго до второй мировой войны), я с моими жителями, числом чуть меньше двух тысяч, стоял себе на левом берегу Луары по соседству с городами Блуа и Божонси, неподалеку от округа Солонь, рядом с замком Шамбор.
Наверное, вы не знаете, а я — крепость, и очень древняя. Я с римлянами был знаком, и с императором Юлием Цезарем. Как сейчас помню: идут по дороге римские легионы, правда, дорога с годами заросла травою и стала теперь тропкою. За тысячелетия часть ее превратилась в одну мою улочку. Помню я и его величество короля Франциска Первого, он как-то ночевал в домике красотки-оружейницы. А Екатерина Медичи, объезжая наши окрестности, не обошла и меня вниманием, описав Сен-Деода в Знаменитых письмах к мадам де Севинье и плывя тогда по Луаре (то ли вверх, то ли вниз, не могу теперь вспомнить).
По Луаре тогда туда и сюда ходили суда, добираясь к самому Орлеану. Но однажды Людовик Четырнадцатый, величайший из королей, велел построить множество кораблей. Чтобы создать флот, на Центральном массиве[1] деревья рубили, весь лес свалили, все вокруг оголили. Почва без лесов истощилась, дождями размылась, русло Луары песком забилось. И суда — ни туда, ни сюда. Восемнадцатый век — экологов и в помине нет, некому сказать королю, что он делает глупость. Впрочем, мне почему-то кажется, что, найдись у короля такие советчки, не избежать бы им заточения, потому что никакие соображения не могут идти в сравнение с заботой о величии Франции!
Напоминая о временах, когда приплывали ко мне корабли из Нанта, из Сен-Назера и мало ли еще откуда, у меня на набережной сохранились плиты с большими железными кольцами. Плиты лежат как лежали, а железные кольца заржавели: раз нет кораблей у причала — и в кольцах нужда отпала.
А вниз по течению, неподалеку от меня, высится замок. Зовется он Кракуняс, и владеют им граф с графинею с той же фамилией. Он поменьше, чем Шенонсо, Амбуаз и даже Кур-Шеверин[2], обветшал изрядно, сильно запущен, и все-таки замок он настоящий. У него есть даже стена с башнями. Кстати сказать, и я окружен стенами, пусть невысокими, но все равно крепостными. А если смотреть с Луары, то мои башенки напомнят вам о том времени, когда и я оборонял свои владения.
Ну, а теперь послушайте, что со мной приключилось.
16 июля 1935 года молодой граф де Кракуняс приехал на лето к маме, старой графине, не покидавшей родового именья. Но приехал он не один, с ним был упитанный господин, а с господином жена и сын. Парижанина звали месье Бородач, и у него была пышная борода. Мадам Бородач вместо бородки обходилась бородавкой на подбородке. Полю Бородачу шел десятый год, и ему пока было не до бород. Графиня приняла их любезно, разместив гостей в своем замке.
Граф настоятельно приглашал их к себе на все лето. Еще бы! Он надеялся занять у них денег, привести в порядок родовое именье, и превратить замок в гостиницу. Граф прикинул, что, сдавая на лето комнаты, неплохо подзаработает: хватит и долги отдать, и разбогатеть.
Мадам Бородач встретила приглашение благосклонно. Ей было лестно оказать услугу благородному семейству в его затруднительном положении. Граф подкупил ее своим обращением. Он был молод, весел, гладко выбрит, хорошо воспитан, одет с иголочки, в лаковых ботиночках, руки всегда с маникюром, надушенный, аккуратный, подтянутый, стройный.
Господин Бородач колебался. Он был вовсе не в восторге от графа де Кракуняса. Ехать ему ко мне не хотелось. Он рвался к морю.
Ну а Поль? Для Поля — это было большое горе. Он тоже хотел на море и с печалью вспоминал о пляжном песке, о купанье, о соленой воде, о ракушках, скалах, прогулках на корабле, креветках, крабах, рыбах, медузах — обо всем, что связано с морем. И граф Кракуняс не нравился Полю. Если говорить правду, он сразу возненавидел де Кракуняса, считая, что напрасно его родители с графом так обходительны.
