Он ей носилки для прогулок дал,
На них пошли алоэ и сандал,
Пленителен красавицы покров —
Крученый шелк изысканных цветов,
Он жемчугом искусно окаймлен.
Доносится до нас певучий звон:
То чанг звенит, и легче ветерка
Бежит по струнам тонкая рука.
Красавица играет, как Зухра,
Сияя, как рассветная пора.
Она игрой приводит всех в восторг.
Купец хотел продать ее, но торг
Не состоялся до сих пор. Смотри:
Зухра — одна, а сколько Муштари!
Все богачи, юнцы и старики,
Опустошив мешки и сундуки,
Отвесили купцу свое добро,
Но золото, рубины, серебро
Отверг хозяин и сказал: «Казна
Всего Китая — вот ее цена!»
Неутолимой страстью обуян,
Уже хотел ее купить хакан,
Весь годовой доход купцу отдать.
Узнав об этом, возроптала знать,
Советники сказали: «Светоч наш!
Когда казну ты за нее отдашь,
Не сможешь больше денег ты собрать,
Тебя покинув, разбежится рать.
Ты должен дань обычную внести
Или восстать: иного нет пути.
Но, потеряв и войско и казну,
Как против шаха ты начнешь войну?
Страсть утолишь ты, царство погубя.
О, пожалей державу и себя!»
Хакана мудрый охладил совет,
А у других влюбленных — денег нет.
Хотя страдают тысячи сердец,
С продажей не торопится купец.
Но я, желая стать твоим слугой,
Подарок приготовил дорогой,
Когда решил отправиться к тебе,
Быть может, он понравится тебе.
В живой воде я краску растворил
И образ дивной пери сотворил,
Хотя рисунок — не она сама,
Подобие найдешь в чертах письма:
Посильную красе принес я дань…»
Сказав, он вынул шелковую ткань.
Шуршала ткань, упруга и нежна, —
На ней певица изображена!
Художник жизнь в китайский шелк вдохнул,
Ресницами с картины пыль смахнул,
Расправив складки, разложил он шелк…
Бахрам взглянул, и вскрикнул, и замолк.
Казалось, разум у него погас!
До вечера не отрывал он глаз
От шелка, в думы погружен свои.
Казалось, он исчез в небытии.
До вечера ни с кем не говорил,
Он образ пери в сердце затаил,
Запали в душу дивные глаза,
Сжигали душу пламя и гроза.
Мани, почуяв боль его души,
Сказал: «Опомнись, шах, и поспеши,
Не упускай красавицу из рук,
Не то смертельным будет твой недуг!»
«Увы! — Бахрам воскликнул, — я в огне!
В целебном счастье жизни — горе мне.
Я обезумел: ты меня сразил,
Когда ее глаза изобразил.
Художник, сделал ты меня больным,
Как врач, недугом ты займись моим.
Скажи скорей, подай благой совет:
Что делать мне?» — Мани сказал в ответ:
«Ее цена — китайская казна.
Когда тебе краса ее нужна,
Когда из-за любви ты изнемог,
Да будет жертвой годовой налог!
Дирхемы — наилучшие врачи.
Всю дань Китая за нее вручи,
От денег в полной мере откажись
Иль от китайской пери откажись!»
«За близость с ней, — сказал ему Бахрам, —
Не только дань хакана я отдам,
А подати со всех моих держав
Отдам я, ничего не удержав,
И цену эту низкою сочту,
Когда осуществлю свою мечту!»
Воскликнув так, письмо составил он,
Немедленно в Китай отправил он
Сто мудрецов, ревнителей святынь,
А с ними — верных евнухов, рабынь,
Чтоб оказать красавице почет,
Чтоб на пути не ведала забот.
Хакану приказал он в точный срок
Купцу вручить весь годовой налог,
А людям он сказал: «Наказ таков:
Луну освободите от оков».
Стремясь исполнить шахский сей наказ,
Послы в Китай отправились тотчас,
С измученной душой остался шах,
Художник — рядом, а портрет — в руках.
