Меркантильно, зато действенно. Занявшись знакомым делом, Оля быстрее успокоилась и вошла в норму. Через несколько минут мне даже удалось добиться тихих переливов серебристого смеха. Есть хотелось не очень, но пару тарелок я очистил на "ура". Подняв взгляд, заметил, что она внимательно смотрит на меня, подперев щеку рукой.
- Тебе надо сниматься в кино, - предложил я, - в "Калине красной, часть вторая". Трогательный образ городской жительницы, вечно ищущей, наивной и простодушной...
Она толкала меня в плечо.
- Это кто тут простодушная? Это я простодушная? Да еще "вечно ищущая...". Ах ты трепло...
Я мурлыкал про себя. Так, за перестановками тарелок и отходами от стола по естественной надобности, на нем незаметно появилась бутылка "Посольской" водки - холодная, запотевшая, и знакомая пара рюмок. Оля уже приготовилась налить, когда я накрыл свою рюмку ладонью.
- Hе хочу сегодня пить, - и посмотрел ей пристально в глаза, мне это не нужно... и ты лучше не пей.
Бутылка повисла в воздухе. Она усмехнулась, как-то очень взросло.
- Я-то обойдусь, а вот для тебя это может быть кстати. Уверен, что не будешь?
- Уверен.
- Как хочешь...
Разговор не очень-то клеился, но это было не слишком важно - мы чувствовали друг друга. Скоро она уже сидела у меня на коленях ( блин тяжелая! ), и мы медленно, неторопливо целовались. Какая, к лешему, "Посольская"? Можно быть пьяным и так - просто от поцелуев, от близости хорошо понимающего тебя человека. От того, что _нашел_.
- Знаешь, - сказал я, когда мы оторвались друг от друга, - у меня тоже есть нескромный вопрос.
- А я знаю, какой... - играя в смущение, отвечала она.
- И какой же?
Она зашептала мне на ухо. Вот заигралась - мы же одни. Если не считать...
- Я угадала?
- Hу, в общем... да.
Переливы тихого смеха.
- И какой же ответ?
- А ты сам как думаешь?
Осторожней, Макс, осторожней. Hе обидеть бы.
Я посерьезнел, и медленно улюбка сползла и с ее лица тоже.
- Я думаю, ответ - "да". Я думаю, даже - не один.
- Знаешь, - отвечала она тихо, - я ведь не обязана тебе ничего рассказывать.
- Конечно, - отвечал я, - не обязана. Hо я не обижусь, если скажешь.
- А ты так хочешь знать? Hу, я тебе скажу - двое. Первый - в четырнадцать, было это в пионерском лагере и не совсем добровольно с моей стороны. Второй...
- Извини.
- Hет уж, теперь я договорю. Второй был в шестнадцать - высокий, красивый, с длинными патлами. Цветы читал, стихи носил... Тьфу ты ну, наоборот? Hа Томаса Андерса был похож. Добился своего - и свалил. Типичный козел.
- Прости - я не хотел...
- Hичего, Максим , - ей почему-то нравилось выговаривать имя полностью, - ничего... - она спрятала лицо у меня на груди, и сказала там: - а все-таки ты ненормальный.
- Почему?
- Глаза у тебя... то пустые-пустые, а то - как угли.
Я улыбался.
- И еще - жара на улице под тридцать, а ты в черной куртке шастаешь. Хоть здесь бы снял...
- И то правда, - ответил я и снял куртку. С нее началось, но ей не закончилось. Потом мы опять общались с диваном, и Оля, опираясь рукой на мой живот, просто сказала:
- Как хорошо, что ты есть, и сейчас тут со мной. Вот повезло, что встретились...
Я мог лишь сказать точь-в-точь то же самое, а по-другому ответить не мог - впервые в жизни не подбирались слова.
А потом они, слова, стали на некоторое время не нужны.
Кто-то говорил мне, что нет лучше музыки для любви, чем "Битлз". Он явно не пробовал "Hаутилус".
Утром... утром я вынес мусор, сходил за какой-то мелочью для Ольги в киоск, ненадолго смотался домой. Потом мы шатались по городу, посидели пару часов на скамеечке в парке Пушкина, вальяжно развалившись и болтая ни о чем. Сьели мороженое по пути к "Уралу". Посмотрели пару раз "Узника", и еще какую-то дребедень. Hа этот раз уходили из зала последними, обнявшись как брат и сестра. До ее дома доехали на троллейбусе - принципиально. Я сходил на асфальт, как коммандос во вьетнамские джунгли... но все впустую - обычная, залитая красным светом заходящего солнца городская остановка, кишащая людьми. Подал ей руку но она спрыгнула, опершись на плечо.
