Он минул, округлил рот. Натянулся весь, будто у него сто струнок под кожей. И я вдруг поняла, что все может кончится в один миг. Схватит свои зашитые штаны, прыгнет в них на ходу и уйдет не оглянувшись. И ничто не поможет, никакой талисман с корабликом…
«Господи, сейчас зареву… Что сказать?»
— Ты… не нормальный какой-то… Я же с тобой… все равно как с Илюхой, если бы он маленький был… а ты…
В другое время я такое никогда не выговорила бы. Это ведь… почти что признание в любви. Но надо было как-то объяснить ему! Удержать!
Он мигнул опять. Обмяк, ссутулился. Стал смотреть в угол. А я… тоже в угол, в другой. Потом Лоська с опущенной головой сделал шажок, другой. И такими вот мелкими шажками пошел ко мне по одной половице. Пол был старый, тонкая половица прогибалась и поскрипывала. Лоська двигался, набычившись, будто собирался уколоть меня волосами-сосульками. Я обмерла на стуле. Лоська остановился в полуметре, опустил руки, позабыв про дырку. Хлопнул толстыми своими губами, пробормотал:
— Жень… не злись. Просто… я…
Много ли надо человеку для счастья? Я поняла что сейчас прижму костлявого обормота к себе и зареву, как провинившаяся и прощенная первоклассница. Чтобы не случилось такого скандала, я дотянулась до валявшегося на столе гребня (деревянного, с рукояткой) и велела:
— Ну-ка стой смирно. Не мотай головой… — и принялась остервенело расчесывать Лоськины сосульки. Он веселел на глазах.
— Ай!.. Голову оторвешь!..
— И оторву. Зачем она тебе, такая дурная?
— Зимой шапку носить… Жень, ты не злишься? Я же…
«Понятно. Застеснялся, застыдился своего замызганного наряда, вот и брякнул про „приютского ребенка“. А я… дура, да и только…»
Лоська опять ойкнул. Сказал дурашливо:
— Если хочешь, можешь меня это… воспитательным «тиклером»…
— Не смей говорить глупости! Человек никогда не должен давать себя в обиду.
— Тогда и ты… не обижайся.
— Я и не обижаюсь. И… всё. Как говорил Гамлет в переводе Пастернака, «дальнейшее — молчанье»… Знаешь, кто такой Гамлет?
— Знаю. Кино же есть… А Пастернак — это поэт?
— Поэт и писатель. Поумнеешь — прочитаешь… — Я последний раз провела гребнем по Лоськиным сырым волосам. — Ну вот, стал похож на человека. Всегда бы так…
«А влезешь сейчас в свои балахоны — и опять бомжонок с Рябинового бульвара…»
— Лоська, хочешь я тебе костюм подарю! Не бойся, он не кусачий, летний. Его раньше брат носил, но он почти новый. А?.. Только давай без глупостей про приюты и гуманитарную помощь! Мне просто жалко, что костюм лежит без дела. На нем ведь корабль. Корабли… они плавать должны, а не лежать в темном ящике… Ну?
Он опять надул губы. Но без обиды.
— Чего «ну»? Покажи… корабль-то.
Я кинулась в большую комнату, там стоял наш древний «семейный» комод. Вытянула тяжелый ящик. Перетряхнула стопку старых штор, полотенец, салфеток. Илюшкин костюмчик лежал среди них — выстиранный, поглаженный, словно ждал хозяина. Я вернулась в комнату. Развернула перед Лоськой сине-зеленую рубашку-водолазку с красным галиотом на груди.
— Ух ты… — шепотом сказал Лоська.
— Ну-ка, примерь.
Лоська не капризничал. Вмиг натянул шорты, умело завязал на поясе шнурок, нырнул головой и руками в рубашку. Разгладил ее на груди. Вопросительно глянул на меня.
— Во! — я показала ему большой палец. — Иди в прихожую, там зеркало.
Напротив двери стояло трюмо — такое же древнее, как комод («приданое» маминых родителей, которых я никогда не знала). Я включила свет. Лоська во всей красе отразился в пятнистом стекле. Костюм оказался широковат, но лишь чуть-чуть. Лоська посопел, повертелся перед зеркалом на пятке. Шортики были, конечно, короче его старых портков, он, хмыкнув, потер над загаром светлые места. Но ни стесняться, ни упрямится не стал. Спросил только:
— А Илья не станет ругаться?
— Да с какой стати?! Только рад будет, что вещь пригодилась!
По правде говоря, я не была уверена, что Илья обрадуется. Вдруг эта ребячья одежонка дорога ему, как память о днях, когда он был мальчишкой? И когда папа… Ну да ладно! В конце концов есть фото. И все равно ничего теперь не поделаешь. Лоська уже «врастал» в обновку. По-хозяйски поправил штаны, одернул рубашку. А когда вернулись в комнату, деловито затолкал в кармашек на бедре свою монетку…
