— К тому же я уверен, что и в этом конечном счастье будет возможность творчества. Без него, по-моему, полная гармония невозможна…
Я опять помолчала, подумала.
— Слушай, а всякие сволочные души, которые творят только зло, они-то куда денутся? В какой-нибудь подвал под этим «всеобщим счастливым зданием»?
Илья сказал со вздохом:
— Не будет таких душ. В процессе совершенствования мира они должны измениться. Без этого всеобщей гармонии не достичь.
— Как они изменятся? Кто? Гитлер? Сталин? Бен-Ладен? Или те сволочи, что недавно кинули гранату в окно детского сада?!
— Да пойми же ты! Не будет ни Гитлера и никаких других гадов. На то и происходит всеобщее развитие вселенной. Оно перековывает души и постепенно отсеивает всякое зло.
— Медленно отсеивает, — сумрачно сказала я. — Могло бы и побыстрее…
Я думала, он опять начнет говорить про всемирные масштабы и краткость человеческой жизни на их фоне. Но брат лишь вздохнул:
— Что поделаешь…
— Илюха…
— Что?
— А как ты думаешь… Там, когда всеэто будет построено… те, кто потерял друг друга в этой жизни на Земле, они встретятся?
Спросила и сразу испугалась: вдруг начнет говорить, что они, мол, будут уже не те, изменившиеся, с другим пониманием…
Но Илья сказал просто и понятно:
— Само собой. Без этого какое счастье…
И я ему была благодарна.
В то время еще ни я, ни мама не знали, что Илья пойдет на философский факультет. А можно было бы уже догадаться. Ведь и в ту пору он любил порассуждать на такие темы. Особенно со мной. Чаще всего он пытался втолковать мне что такое многомерность и многовариантность миров. Многомерность, говорил он, это значит, что существует рядом с нашим пространством еще множество других (параллельных, как их именуют в фантастике) пространств. Одни похожи на наши, а другие — ни чуточки, там все иное. И таких миров бесконечное множество. А многовариантность — это когда природа одного пространства (точнее пространства-времени) может перебирать и повторять варианты одних и тех же событий и менять их, пока не выберет самую подходящую комбинацию. Только мы, к сожалению, этого не замечаем… И кроме того (это самое поганое) обычно оказываемся не в самой хорошей комбинации.
— Да уж…
Зато, вещал мне Илья, люди постепенно обретают возможность сами строить новые варианты пространств. С помощью компьютерной техники, которая развивается с невероятной стремительностью. Пока еще это так называемые виртуальные пространства, то есть живущие в рамках магнитной памяти. Но в конце концов будет найден способ, чтобы «переводить их в материальную сферу». То есть делать настоящими. И близость этой новой эпохи требует серьезного научного осмысления.
Я спросил: на фига нам делать настоящими эти компьютерные пространства, если всяких параллельных миров и без того бесконечное множество?
Илюха пожал плечами:
— Это, мучача, тоже неизбежность. Развитие мысли не остановить.
— А как ты думаешь, научатся люди проникать в параллельные миры? Или это всегда будет фантастикой?
— Когда-нибудь обязательно научатся. Может быть, скоро…
— А может быть… ты уже умеешь? — спросила я с подначкой, но и… с капелькой жутковатой надежды (потому что вон какой он всезнающий, копающий всякие загадки вселенского устройства).
Илья не стал ни отшучиваться, ни мудрить. Сказал устало так, почти по-стариковски:
— Кабы знал, ухватил бы маму и тебя под мышки и куда подальше из этого пакостного пространства…
Я его поняла. Разговор был вскоре после того, как Илюха побывал в милиции. Случилось это в прошлом декабре, незадолго до Нового года.
Илья был тогда еще школьник, в одиннадцатом классе. Шел он с уроков и, как назло, один, без приятелей. На углу Октябрьской и Паровозной остановили его двое в сизом камуфляже и с автоматами.
— Тормози, школяр. Документы…
У Ильи какие документы, из школы идет парнишка. Он так и сказал.
— Паспорт надо всегда иметь при себе. Не слыхал?
Илья сказал, что не слыхал. Да еще дернуло его за язык:
— На кавказца я вроде не похож…
Они посмотрели на него, друг на друга.
— Это мы выясним, на кого ты похож… Куда идешь?
— В книжный магазин.
— Читатель, что ли? — хмыкнул старший сержант с белесыми глазами и подбородком шире лба (о нем еще будет речь, а пока пусть называется Мордастым).
