Мне, конечно, не ответили. Люди на службе.
Шел я не торопясь, если захотят догнать – все равно догонят. Вся моя защита была в словах Дарины: что я призван и что мне доверяет мать. И только у здания ТАСС навстречу мне вышел мужчина со шрамом на щеке. Без брони, в обычном костюме, полковник Лихачев выглядел совсем не впечатляюще. Не такой уж и высокий, грузный, хотя и чувствовалось: грузность от мышц, а не от жира.
– Добрый вечер, Максим, – сказал он. – Можем мы поговорить?
Спорить смысла не было. А то еще предложит разговор в другом месте.
– Только недолго, – попросил я. – Спать хочу.
Лихачев взял меня под руку, у него это вышло как-то естественно, словно он был добрым дядюшкой, взявшимся наставлять житейским мудростям непутевого племянника. Повел через дорогу. Там, посреди бульвара, у памятника Тимирязеву, стояли скамейки.
– Все спать хотят, – вздохнул он. – Я тоже уже лег, когда выдернули… Мы недолго посидим, поговорим.
– Угу, – смирился я.
– Ты хороший парень, из хорошей семьи, – продолжал Лихачев. – Папа твой – уважаемый человек… ну, воровал, конечно, тогда время такое было, но без наглости, иначе бы просто коллеги не поняли. Знаешь, он ведь до сих пор в министерском резерве числится! Замминистра, конечно, уже не станет, возраст. А вот отдел могут и дать.
– Это вы сильно зашли, – похвалил я, садясь на скамейку. – С козырей!
– Кто же на первом ходу кладет сильные карты? – удивился Лихачев. Сел рядом, потер переносицу. – Ты мне расскажешь, что на самом деле случилось в Гнезде?
– Жни… то есть хранитель все сказала.
– Ясно, ясно… Давно ты с ней контакт поддерживаешь?
– Она сестренка моего друга, – уклонился я от ответа, сказав то, что он и так наверняка уже знал.
– Очень человечная, правда?
– Ну… они же все изначально люди, – опять туманно высказался я.
Лихачев вздохнул.
– Давай откровенно, Максим? Я люблю по-хорошему. Ты – нормальный парень, даже удивительно. Закон почти не нарушаешь… ну, налоги чуть-чуть… ствол хранишь… это мелочь. Но мне нравится, что ты помогаешь родителям, волонтером работаешь, дрянью всякой не балуешься. Неужели хочешь до старости лет по улицам в зеркалках ходить? Учиться не думал?
– Кому сейчас нужны дипломаты?
– Во-первых, всё равно нужны, – сказал Лихачев наставительно. – Во-вторых, ну собирался ты, будучи дитем малым, поступать в МГИМО, ну и что? Есть другие профессии.
– Например, полицейский, – глядя на плывущую в лунном кольце Диану, сказал я.
– И это тоже, – кивнул Лихачев. – Ты меня не подначивай, я тебя не агитирую к нам идти. Но если надумаешь поступать… да хоть бы и на свои международные отношения… поможем. Да! – Он так оживился, будто эта мысль только что пришла ему в голову. – А как насчет особого факультета?
– Межзвездной дипломатии? – усмехнулся я.
– Официально он называется «общечеловеческой», – поправил Лихачев. – Как думаешь?
– Туда хрен поступишь. Даже ваших возможностей не хватит, у действующих министров тоже дети есть.
– Но не все они заслужили доверие Гнезда, – усмехнулся Лихачев. – Это, друг мой, огромное преимущество!
Я с удивлением подумал, что он прав.
И это значит… значит…
Я могу оказаться среди тех немногих, кто сможет покинуть Землю? Побывать в мирах Инсеков, Продавцов, прочих? Узнать, как и что там, в небе, на самом деле?
– А вот это козырь, – признал я.
Лихачев тихонько рассмеялся:
– Ты молодой, здоровый, без вредных привычек, способный к языкам, благонадежный… Ты ведь благонадежный, Максим?
– Да, – сказал я.
Неужели это всегда так просто происходит? Не успел опомниться, а тебя уже завербовали!
Или еще нет?
– Я действительно мало что знаю, – сказал я.
– В Гнезде много погибших? – спросил Лихачев небрежно.
– Четверо, – сказал я. – Своими глазами видел.
Если Лихачев и понял, что ответ двусмысленный, то давить не стал.
– И что считает хранитель?
– Мне не докладывала, – мрачно ответил я. – Но беспокоится, не стояло ли за нападением другое Гнездо.
Лихачев наклонился вперед, ссутулился, с минуту помолчал, размышляя.
– Эх… будь всё как раньше. Камеры на каждом метре, каждый шаг в центре отслежен… еще и мобильники у всех, каждый сам себя светит… Другое Гнездо, говоришь? Тоже об этом подумал. А первая мысль – обычно неправильная. Что собираешься делать?
