Скулы Хозяина затвердели. Да. Да. И еще раз — да!
Те, давно сгинувшие, решившие поиграть в кошки-мышки с Внешними Мирами, чуточку умаслить местных царьков, жестоко просчитались. Заполучив в пасть палец. Внешние зажевали руку аж до плеча. А затем пустились кто во что горазд, благо спорных моментов накопилось предостаточно. И грязи, крови, гари и слез хватило на сто, без малого, лет.
Так что, какими бы ни были намерения тех, сгинувших, дорожку в ад доброй половине Человечества они выстлали на совесть.
И три поколения расхлебывали заваренную ими кашу.
А протирать грязные котлы пришлось ему.
Что ж, он протер. Как умел. Начисто и насухо. А уж какого цвета пятна на ветоши — плевать. Раньше, бывало, он кричал по ночам и просыпался от собственного воя. Но это было давно, очень давно. До тех пор, пока, отлеживаясь после первого инфаркта, он не услышал в полубреду вердикта Истории, и приговор этот был оправдательным.
— Кгхм! — поперхнулся толстяк.
Уже нисколько не заботясь о приличиях, он отложил листки, извлек клетчатый носовой платок и тщательно протер им взмокшую иссиня-розовую макушку. А затем — еще раз. И еще, хотя надобности в этом не было.
Большой красиво-седовласый человек, только что поступившийся собственными принципами, кивнул и понимающе улыбнулся самыми краешками губ.
Все понятно. Дошел до второго абзаца третьего листа.
До сути.
Так что нарушение этикета вполне извинительно.
Ведь все дело просто в том, что тогда, почти сорок лет назад, ему не было и пятидесяти. Власть и слава казались не имеющими пределов, заговоры и путчи после пары-тройки показательных уроков ушли в область преданий, а самая обычная человеческая смерть была всего лишь Досадной, никакого отношения к нему, избраннику Провидения, не имеющей страшилкой. И тот, действующий поныне Устав Федерации он сочинял в расчете на себя, вечно и необоримо живого.
Жизнь показала, что он тоже смертен. А это в корне меняет все.
Врачи сказали вчера: выбор за вами, господин Президент.
Год, максимум — два, пусть тяжких, мучительных, но — в сознании и твердой памяти. Это мы можем гарантировать. Или же пять лет, а то и семь. Полурастением.
Да уж, выбор. В сущности, никакого выбора.
— Тааак…
На сей раз бритоголовый не стал извлекать платок. Он коснулся бриллиантовой запонки, сияющий граненый камень отделился от золота, лопнул меж пальцев с мелодичным звоном, и в воздухе возникло, нимбом окольцевав круглую голову гостя, нежное синеватое мерцание.
Посияло. Поискрилось. Хлопьями потянулось над столом, коснувшись головы седовласого.
Никаких ощущений, разве что приятное покалывание в висках.
— Пожалуй, Ваше Превосходительство, нам действительно есть смысл поговорить начистоту. — Улыбнулся, на редкость хорошо и открыто. Впрочем, нигде не сказано, что бандиты обязаны скрежетать волчьим оскалом. Во всяком случае, бандиты такого уровня… — Но вы уверены? — совершенно будничным тоном осведомился хозяин кабинета.
— Вполне, Ваше Превосходительство, — светски, почти что вскользь подтвердил толстяк. — Наши лаборатории, в отличие от ваших, туфту не гонят. И, спохватившись, добавил, неподдельно смущенный: — Прошу прощения, конечно…
Ему, несомненно, можно было верить. Такие, как он, привыкли отвечать за слово. И, кроме того, им зачастую бывало под силу то, чего не могла достичь вся Федерация.
Вот именно за это обитатель кабинета «А» люто ненавидел и нынешнего посетителя, и остальных, ему подобных.
Потому что он рос в трущобах с единственной мечтой: вырасти достаточно здоровым, чтобы сесть за штурвал космофрегата и драться во имя той Федерации, о которой говорилось в стареньких книгах-кристаллах, оставшихся от деда, сгоревшего вместе с Пятой Эскадрой в секторе Альфа, и письмах отца, сгинувшего от пятнистой чумы вместе с половиной Вальдемирского десанта. А эти косили от мобилизации, и торговали «дурью», и сорили деньгами в подпольных кабачках, а если попадали в полицию, то выходили под залог не позже, чем через три дня. Они учили малявок ширяться и балдеть, и космофлот недосчитывался из-за них многих тысяч пилотов, десантников, техников и саперов…
