Перед Цезарионом слуги близнецов падали ниц, так же как перед самой Клеопатрой. Затем они стремились ему угодить: желает ли наследник престола, чтобы ему подали кресло, зонт от солнца, веер, что-нибудь выпить или позвали музыкантов? Всегда происходило одно и то же: как только он появлялся, все опускались на одно колено и замирали в поклоне, даже министр и диоисет[14] – главный из них, даже знаменитости Музеума. Он считал, что все дело в почтении к его титулу, и не догадывался, что от него, рано повзрослевшего мальчика, исходила поразительная значительность, непреклонный авторитет, которому не мог противостоять ни один взрослый: безусловно, его боялись, но в то же время боялись и за него. Смесь чувств, вызывающая в каждом чрезмерную услужливость.
Коротким движением руки Цезарион разгонял толпу слуг, словно назойливых мух. Он хотел побыть наедине с близнецами. Ему всегда нравилось наблюдать, как они болтают, но особенно – предугадывать их желания и предвидеть их поведение. Разве его отец не делал то же самое?
Когда он приходил на террасу, где играли дети, девочка сразу же бросала свою куклу из слоновой кости и в знак покорности склоняла голову или опускала глаза. После того как наследник престола благосклонно протягивал к ней руки, она, смеясь, бежала ему навстречу. Однако Александру не нравилось прерывать игры по пустякам, и он не спешил бросать свою лошадку на колесах или юлу. В таких случаях старший брат был вынужден призывать его к послушанию, возмущенно думая при этом: «Поведение этих детей определенно оставляет желать лучшего!»
Поскольку у близнецов пока не было воспитателя, Цезарион решил обучить их некоторым вещам – цифрам, например. В один из дней он принес три игральные кости из серпентина и деревянный конус, чтобы научить их считать.
– Один, два, четыре, шесть, – объяснял он, показывая точки на гранях кубика.
В таких случаях, забыв о правилах, он без колебаний садился рядом с ними на пол, что являлось для него признаком дружеского расположения. Неужели девочка была этим тронута? Чувствовалось, что она стремилась доставить ему удовольствие: сосредотачивалась, хмурила брови, задерживала дыхание… Но когда он показывал ей на точку, означающую одно очко, ее постигала неудача.
– Четыре-два-шесть, – выпаливала она на одном дыхании. И повторяла: «четыре-два-шесть», какая бы ни была сторона кости, каждый раз боясь вздохнуть, когда он ее спрашивал. И он снова начинал объяснять… Но все было напрасно, по-прежнему звучало: «Четыре-два-шесть!» В конце концов, заметив раздражение принца, она начинала запинаться, пугаться, что-то бормотать, огорченная, что разочаровала его. А он, в свою очередь, чувствовал досаду, что не сумел скрыть этого разочарования. Отличный результат! Что касается Александра, то он даже не взглянул на кости и ничегошеньки не повторил, так как был увлечен ловлей кузнечика с помощью конуса.
В конце концов Цезарион сдался и положил три кости из зеленого камня в стакан, но вдруг, словно охваченный вдохновением, начал трясти его и делал это так долго, будто собирался бросить кости. Ага, на этот раз у него получилось привлечь внимание! Малыши обожали этот шум, они радостно вскрикнули и попросили его еще погреметь, и он снова стал трясти кости. «Еще! Еще!» Внезапно Александр в крайнем возбуждении бросился к старшему брату и попытался вырвать у него стакан. Он тоже хотел попробовать: «И я! И я!» Но Цезарион мгновенно выхватил стакан и стукнул его по пальцам:
– Не воображай, что когда-нибудь я позволю тебе что-нибудь у меня украсть!
И чтобы досадить юному захватчику, он протянул кости сестре. Девочка замерла в нерешительности. Тогда Цезарион стал настаивать:
– Бери же! Я дарю их тебе. Возьми, Клеопатра.
Впервые ее назвали этим именем, и она даже не была уверена, что обращались именно к ней.
– Клеопатра, теперь эти кости принадлежат тебе. Поверь, они очень красивы, и стакан тоже: он сделан из редкого дерева – мавретанской туи… Знаешь ли ты, где находится Мавретания[15]?
Она оглянулась вокруг, как будто Мавретания могла спрятаться за колоннами. Затем покачала головой.
