Когда пришла очередь Джеффа Рида, он прошёл за стойку на место свидетеля, положил руку на Библию и поклялся говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды — и да поможет ему бог. Он выглядел очень молодым и неуверенным. Сидел на самом краю стула и робко смотрел прямо перед собой. В сторону родителей не взглянул ни разу. Когда, в какой-то момент, он встретился глазами с кем-то из присяжных и растерянно улыбнулся, тот улыбнулся ему в ответ — так трогателен он был своей молодостью и беззащитностью.
Окружной прокурор Хэтч начал допрос. Он говорил с мягкими щадящими интонациями, как бы сочувствуя свидетелю. После предварительных вопросов он спросил:
— Из-за чего вы ссорились?
— Он хотел, чтобы я стал таким же, как он. Чтобы учился в том же колледже и делал всю жизнь то же, что и он. А я хотел другого.
— Чего именно вы хотели?
— Я хотел любви. Хотел любить и знать, что меня любят. Я чувствовал, что повсюду царит дух наживы и коррупции. А мне хотелось просто помогать людям. И я посвятил свою Душу Господу.
— То есть вы присоединились к Душам Господним?
— Да. И в братстве я обрёл то, что искал. Вы даже не представляете, как это прекрасно. У меня появились любящие братья и сёстры. Я обрёл новую семью, где меня любят, я не чувствую себя чужим и счастлив.
— Вам хотелось бы вернуться к родителям, к своей прежней жизни?
— Нет.
Джефф совсем не был похож на прежнего фанатика из Астарота. Естественные реакции, без бесконечных ссылок на Библию, без проклятий — он производил впечатление вполне нормального человека.
— Вас увезли против вашей воли?
— Да, сэр.
— Вы сопротивлялись?
— Сопротивлялся.
— Когда вас втолкнули в машину, вы прекратили сопротивление?
— Нет, я продолжал вырываться.
— До каких пор?
— Пока на меня не надели наручники.
По залу пронёсся ропот. Прокурор выдержал паузу.
Джефф рассказал, как его привезли в коттедж, как заперли в душной, с заколоченными наглухо окнами комнате и как Джон Морс, находящийся в этом зале, оскорблял и избивал его, не давая ни есть, ни спать, как пытал его, заставляя отречься от веры.
— Как долго вы сопротивлялись?
— Сорок четыре часа. Почти двое суток.
— И в течение всего этого времени вам не давали спать не кормили?
— Да, ваша честь.
— Вы ослабли от голода и недостатка сна?
— Да, ваша честь.
— И потому прекратили сопротивление и уступили?
— Нет, сэр. Я только притворился, что уступаю.
— Значит, вы сохранили верность Душам Господним?
— Да, сэр.
Джефф рассказал, как решил обмануть своих тюремщиков и убежать при первом же удобном случае. Но это было не просто. Его перевезли в Палм-Дезерт, к нему приставили Синди Хайленд, которая не оставляла его ни на минуту. Наконец ему удалось позвонить в Астарот и сказать, где он находится. И братья приехали на помощь.
— Джефф, вы счастливы в братстве Душ Господних?
— Да, сэр, очень.
— Как вы относитесь к своим родителям после того, что случилось?
На глаза Джеффу навернулись слёзы. Он достал платок и вытер их, голос его срывался.
— То, что они сделали, ужасно. Они причинили мне много зла. Но я всё равно люблю их.
Джон Морс слушал Джеффа и с каждой минутой, по заметным только ему деталям, убеждался, что тот совершенно искренен. Да, Бафорд Ходжес, хоть я и ненавижу тебя, но вынужден снять шляпу. Блестящая работа.
Когда Джефф закончил, председатель взглянул на часы. Пять минут пятого. Прокурор прекрасно рассчитал время. Дотянуть до конца заседания — мудрый тактичный ход. Теперь у защиты не осталось времени для вопросов. В результате присяжные вернутся в гостиницу под впечатлением только что услышанного, а за ночь показания свидетеля отложатся в их памяти очень прочно.
— Время вечернего заседания истекло, — судья Бреннер опустил на стол молоток. — Объявляется перерыв до девяти часов утра завтрашнего дня.
