В кабинет я прихожу последней. Студентки уже сидят: рыжая и узкоглазая в желтом кресле, большая и черная — в белом, та, что с длинными волосами — на мягком стуле, плотная (теперь у неё уже не сердитый вид, а просто задумчивый) — на ковре, и последняя — облокотившись о шкаф. Оресто что-то им там вещает про клиническую депрессию, шоковую терапию и метод регулярного катарсиса. Вид у него не такой театральный, как с утра, поэтому он уже не выглядит идиотом. Просто усталый человек в белом халате. Студентки слушают. И я захожу.
— Добрый день, — здороваюсь я с Оресто. Оресто, не прерываясь, кивает. На остальных надежды нет. И вдруг слышу:
— Здравствуйте.
Оп-па, скажите пожалуйста, какая приятная неожиданность. Это кто же у нас такой глазастый? А, вот эта, плотная, сердитая, которая меньше всех охала. Сейчас она на меня невнимательно посмотрела (ну да, она-то пока не понимает, чему тут удивляться), поздоровалась и дальше сидит. Остальные не отреагировали. Тут всё понятно. Студентка с длинными волосами экстатически записывает за Оресто его гениальные мысли, рыжая кивает головой, черная взмахивает роскошными ресницами (а самая красивая среди них всё-таки она, а не эта плотная глазастая, бедный Оресто, не повезло ему — хотя это еще как посмотреть, кому тут не повезло). Последней студентки вообще не видно и не слышно, она притаилась, как мышка сидит. Ну и ладно. Одна есть — и замечательно. Одна — это в миллион раз лучше, чем ни одной.
Оресто заканчивает свою лекцию, отпускает усталых студенток (рыжая еще что-то у него дотошно выспрашивает), и уже у двери говорит:
— Иоганна, Вы не могли бы задержаться на пять минут?
Ага, её зовут Иоганна. Ну что ж. Будем, значит, дружить.
Рыжая смотрит на Иоганну зверем. Остальные просто прощаются с Оресто, проходят сквозь меня и покидают кабинет. Мы остаёмся втроём — я, Оресто и Иоганна. Иоганна глядит на нас, а мы глядим на Иоганну. Надо что-то говорить, но я всегда теряюсь в таких случаях и предоставляю Оресто возможность сказать всё самому. Он хорошо говорит, когда не выпендривается. Оресто открывает рот, и тут в дверь стучат.
— Да? — кричит Оресто недовольно, — кто там?
В дверь кабинета просовывается голова нашей секретарши Даны. Дана грудастая, близорукая и обидчивая. Она щурится в глубину кабинета, видит, что Оресто сидит вдвоём с незнакомой студенткой, понимает, что помешала и говорит обиженно:
— Оресто, извини, конечно, но там к тебе пришли.
— Кто еще пришел, — скрипит зубами Оресто, — а потом нельзя?
— Нельзя, — еще более обиженным тоном говорит Дана, — там пришли родители Машеньки…
Упс. А не сбежать ли мне сейчас, по возможности быстро. Но Оресто хорошо меня знает, поэтому он рывком встаёт и загораживает дверь. Сквозь него-то я не могу пройти. Сидеть, командует он мне почти любовно, но непреклонно.
— Но, Оресто… — я пытаюсь торговаться, — ты же знаешь, что я…
— Ничего я не знаю, — Оресто непреклонен, — ты же большая девочка, а не глупое привидение. Куда ты вскочила? А ну сидеть. Разберемся.
— А Иоганна как же? — хватаюсь я за последнюю надежду, — мы же должны с ней поговорить!
— А Иоганна посидит здесь во время визита наших гостей, и всё поймет, — заявляет Оресто, — сразу со всеми проблемами и разберемся. Посидите, Иоганна?
Иоганна посидит. Оресто взглядом сдвигает её вместе с креслом к книжному шкафу, ставит два удобных стула напротив своего стола и, ловким движением загнав меня в угол, пресекает мою последнюю попытку сбежать через окно. Этаж тут третий, но мне-то что.
— Дана, зови!
И в комнату входят мои родители. Я бы отдала сто лет своей бесконечной жизни за то, чтобы вместо них в комнату сейчас вошли Мендель и Риза, или Рая и Милая Ханна, или даже Сомар в обнимку с Ципой. Но в комнату входят мои родители. Они проходят в кабинет, здороваются с Оресто и Иоганной и садятся на приготовленные для них стулья. Папа немедленно находит меня взглядом и невесело улыбается. Мама смотрит на Оресто и сходу плачет. Когда она плачет, в её речи особенно заметен русский акцент.
— Доктор, я не знаю, зачем мы пришли, — плачет мама, — такое горе, доктор, мы после её смерти никак оправиться не можем, доктор, уже столько лет прошло, а мы всё не
