Это на первый взгляд незначительное недоразумение было очень характерно для порядков, установившихся в нашей штабной практике с ее шестью конкурирующими друг с другом разведками. Дело скоро разъяснилось, и генерал Духонин мне сообщил, что Главное управление Генерального штаба в свое время потребовало мои шифры. Стало ясно, что оно расшифровывает мои телеграммы и помещает их в свои сводки ранее, чем эти сведения успевают попасть в сводки штаба Юго-Западного фронта»[52].
В Ставке П. Игнатьев провел два месяца. Здесь он давал указания на организацию разведывательной работы по всем фронтам. Знакомясь с работой Управления генерал-квартирмейстера при Ставке, Павел Алексеевич вскоре определил ее слабые места и обратил внимание генерала Пустовойтенко на полное отсутствие организованности. В той же публикации он так пишет об этом:
«Еще недавно я наблюдал стройную систематическую работу французского высшего управления, и те порядки, с которыми я встретился, естественно, подействовали на меня крайне удручающе. Так, например, в Главной квартире маршала Жоффра я видел работу 2-го (разведывательного) бюро, где круглые сутки было занято более двадцати опытных офицеров под руководством такого специалиста, как полковник Дюпон. Между тем наше разведывательное отделение в Ставке, наше 2-е бюро, состояло всего из 5–6 офицеров во главе с полковником Скалоном. Это тот самый Скалой, который покончил с собой во время Брест-Литовских мирных переговоров, не будучи в состоянии пережить позора.
Этот разведывательный орган Ставки собирал кое-какие сведения, но вся обработка этих сведений, их систематизация, что является самым трудным делом штабной работы, была передана разведывательным органам четырех фронтов. В их деятельность еще, в свою очередь, вмешивалось Главное управление Генерального штаба.
Таким образом, целый ряд учреждений решал одну и ту же задачу — сбора сведений о противнике, и у этих шести нянек дитя-разведка оставалась без глазу!
Когда наконец история с моими донесениями разъяснилась и я предполагал ехать обратно в Бердичев к генералу Духонину, то оказалось, что для меня назначен иной маршрут. Генерал Пусто-войтенко, вызвав меня в свой кабинет, сообщил, что мне придется вернуться обратно в Париж — на этот раз с особым поручением уже непосредственно из Ставки. Я должен был там объединить разведку под своим руководством, а пока мне предлагалось подготовить по этому вопросу доклад»[53].
Здесь же, в Могилеве, состо ялось производство П. Игнатьева в полковники. 11 сентября 1916 года начальник штаба Юго-Западного фронта подписал приказ о производстве Павла Алексеевича в этот чин.
Возвратившись к себе на квартиру при Ставке, Павел Алексеевич обнаружил записку от начальника личной охраны императора Николая II генерала Воейкова, в которой говорилось, что император пригласил его на следующий день к обеду. После обеда Николай II отвел П. Игнатьева в сторону и тихо сказал ему:
— Полковник, генерал Алексеев сообщил мне о вашем назначении. Вы незамедлительно получите приказ посетить штабы всех фронтов, чтобы договориться с ними об организации разведывательной работы. После этого я хочу вновь с вами встретиться. Поэтому сразу же известите генерала Воейкова о вашем возвращении.
Интересны впечатления Павла Игнатьева о его встречах с последним императором России. В книге своих воспоминаний он пишет так:
«Великий князь Николай Николаевич был назначен командующим русскими войсками на Кавказе. Верховное командование взял на себя император Николай II. Он хотел все держать в своих руках — как руководство войсками, так и снабжение армии продовольствием и боеприпасами. Это было логично, ибо двойственность командования привела к поражениям Русской армии. Однако ошибки, которые хотел исправить и не исправил великий князь, вновь повторились и даже усилились, и общий развал возрос. В этих условиях государь проявил себя нерешительным и слабым в тот момент, когда были нужны сильный кулак и несгибаемая воля. Его половинчатая позиция явилась причиной его гибели и нашего полного поражения со всеми вытекающими из этого последствиями».
