Собаки были полезны человеку: они охраняли лагеря, охотились на дичь, истребляли крыс и мышей. С начала XVI века моряки традиционно брали с собой породистых собак – мастифов, бладхаундов, спаниелей и терьеров. Поэтому справедливо будет предположить, что произошло смешение разных пород собак. Жители Ньюфаундленда не вели учета собак на острове и не оставили никаких записей, вот почему историкам породы практически не с чем работать. В примечаниях к книге «Изменение животных и растений в домашнем состоянии» (1868) Чарльз Дарвин утверждает, что ньюфаундлендская порода – это результат скрещивания эскимосской собаки и крупной черной гончей святого Губерта. Другие ученые указывают на то, что собаки инуитов прекрасно себя чувствуют на морозе, но не в холодной воде.
Удивительно, что многие хорошо плавающие собаки происходят из регионов с очень холодной водой. И возможно, в этом заключен глубокий смысл: люди стремились избавиться от необходимости самим лезть в воду.
Лабрадор же – это собака, которая обожает валяться на диване или клубочком свернуться на кровати. Самое большое удовольствие для нее – высунуть голову из открытого окна «Лендровера», несущегося по сельской дороге. Ньюфаундленд и Лабрадор? В таком краю могла бы появиться трудолюбивая пастушья колли – собака, которая чувствует себя счастливее на природе и прекрасно обходится без общества человека. Налицо явное противоречие между происхождением и характером породы.
Сегодня наметилась тенденция скрещивания пород: лабрадудль – это результат скрещивания лабрадора и пуделя, пагль – помесь мопса и бигля. Но какие же породы соединились в лабрадоре, каким мы его знаем?
Большинство историков собаководства считают, что своей генетикой лабрадоры обязаны испанскому черному пойнтеру (отсюда полное послушание хозяину и врожденная способность идти по следу) и баскской или португальской пастушьей собаке, обладающей мощным пастушьим инстинктом и острым чувством территории. Но, судя по всему, эти собаки были выведены на основе огромного генного пула и прошли более чем трехсотлетнюю дрессировку, чтобы соответствовать запросам рыбаков. Уилсон Стивенс в статье «Неизвестные годы лабрадора», опубликованной в журнале The Field в декабре 1989 года, пишет:
«Эти собаки могли быть полезны человеку. Палубы траулеров были очень скользкими. И, когда рыбаки, которые вели промысел трески у берегов Ньюфаундленда, вытягивали сети, много ценной рыбы выскальзывало за борт через шпигаты. Главная задача корабельных собак заключалась в том, чтобы доставать эту рыбу из воды. Но не только рыбу. На парусном корабле всегда было много мелких предметов, которые тоже рисковали попасть за борт – блоки, бочонки и т. д. И пес, который мог вернуть все это на корабль, стоил того, чтобы его кормили. А какая собака чувствует себя в воде более уверенно, чем энергичный лабрадор? Он был выведен для этой цели».
Суровый, скалистый, отрезанный от всего мира Ньюфаундленд и особые требования, предъявляемые здесь к собакам, позволили предкам лабрадора стать сильными и энергичными. Особенности местности и климата требовали от собак уверенности как на земле, так и в мощных, высоких волнах Атлантики. Собаки должны были быть достаточно сильными, чтобы вытаскивать из воды на берег рыбацкие сети, но в то же время небольшими, чтобы выходить в море с рыбаком на маленькой двухместной лодке. Рыбаки разводили этих собак, отбирая кобелей, обладающих исключительными рабочими качествами, и сук сходного размера. А возможно, процесс шел сам по себе: в результате случайных связей появилась необычная и любящая воду порода современных ретриверов.
Люди, живущие на Лабрадоре, также имеют глубокие исторические корни. В их языке прослеживаются элементы шотландского и ирландского языков со среднеатлантическим акцентом. Впервые услышав речь местных жителей, я подумал, что передо мной уроженцы юга Ирландии. Честно говоря, из того, что говорил таксист, который вез меня из аэропорта в Сент‑Джонс, я не понял ни слова – настолько силен был его ирландский акцент и так много в его речи было местного сленга. На Лабрадоре существует больше диалектов разговорного английского, чем где бы то ни было в мире. Неудивительно, что я не сумел понять почти ничего.
