Уже утром девочка объявила матери о своем плохом самочувствии, и та, как всегда в таких случаях, не хотела пускать ее в школу, однако вслух об этом сказать не решилась, опасаясь разозлить мужа. Сахар вообще не любила школу, в то время как шейх Рами непременно хотел, чтобы дочь окончила среднюю ступень.
Собственно, тогда отец тоже нашел Нуру бледной.
— Если тебе станет хуже, отпросись с уроков и поезжай домой на трамвае, — разрешил он.
Итак, Нура пошла на занятия.
Однако уже через час она, бледная как смерть, постучалась к директрисе и дрожащим голосом сообщила ей о своем недомогании. Но стоило девочке отойти от школы на десять шагов, как на ее щеках снова заиграл румянец, а походка стала увереннее и тверже. Школа располагалась не так далеко от рынка Сук-аль-Хамидия, и Нура предпочла сэкономить десять пиастров и пройтись пешком.
В десять часов подошел Тамим. Он принес огромную корзину для покупок и был сейчас еще красивей, чем в мастерской.
— Если кто-нибудь спросит, почему мы гуляем вместе, отвечай, что мы брат и сестра, — предложила она.
Над решением этой проблемы Нура билась всю ночь.
Когда Тамим взял ее за руку, ей показалось, что она умирает от счастья. Так они и шли вместе по оживленному рынку.
— Не молчи, — попросила Нура Тамима.
— Мне нравится твоя рука, — сказал он. — Она такая же теплая и сухая, как у моей матери, только намного меньше.
— У меня есть десять пиастров, — сообщила девочка. — Мне не надо тратить их на трамвай, потому что домой я пойду пешком. Какое мороженое ты любишь?
— Лимонное, — ответил Тамим.
— А я «Дамасские ягоды». От него язык становится синим.
— А у меня от лимонного мороженого бывает гусиная кожа, — мечтательно облизнулся Тамим.
Они купили по эскимо и продолжили прогулку. В весеннем воздухе витали цветочные ароматы. Нура поймала себя на том, что насвистывает свою любимую песенку, как это делают мальчики, хотя девочке такое не к лицу.
Теперь они уже не держались за руки, потому что Тамиму надо было нести и корзину, и эскимо. От удовольствия он громко причмокивал, и Нуре захотелось высмеять его. Вскоре на рынке стало так многолюдно, что они разделились и были вынуждены пробираться друг к другу сквозь толпу. Рядом запел слепой нищий, и девочка заслушалась. Она спросила себя, почему у слепцов такие красивые голоса, и тут снова почувствовала свою ладонь в руке Тамима. Нура еще не съела и половины мороженого, а он уже управился! Она повернулась и встретила его улыбку.
— Спокойно, я твой брат, — напомнил он.
У входа на рынок мальчик взял ее за обе руки, и они остановились. Глядя Тамиму в глаза, Нура почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Он привлек ее к себе.
— Брату положено целовать сестру на прощание, — сказал он, прикасаясь губами к ее щеке. — Когда я стану капитаном, обязательно заберу тебя отсюда.
С этими словами Тамим быстро исчез в толпе, словно застыдившись слез, которые текли по его лицу. А месяц спустя на коленях в углу мебельной мастерской стоял уже другой мальчик.
— А где… — Нура прикусила язык, не решаясь произнести имя, которое целый месяц шептала ночами в подушку.
— Ах тот! — догадался мастер. — Он убежал от меня, а несколько дней назад передал своим родителям, что нанялся на греческое грузовое судно. Сумасшедший мальчик!
В ту ночь Нуре вызвали врача. Ее лихорадило еще целую неделю.
А через два года после бегства Нуры к ним в дом постучался видный мужчина в форме. Капитан дальнего плавания, как говорил потом отец. Мать Нуры лежала тогда в больнице с аппендицитом.
Услышав о бегстве Нуры, мужчина улыбнулся и крепко пожал шейху руку.
— Она всегда тосковала по морским просторам, — сказал он.
Эти слова так запали отцу в душу, что он, к большому огорчению матери, часто потом повторял их, даже на смертном одре.
Но это случилось лишь спустя несколько десятилетий.
