Так что сама по себе ситуация, в которой человек не называет себя своим крещальным именем, не есть ситуация вероотступничества. Нет оснований утверждать, будто «идентификационный номер лишает человека имени» (листовка Одесского Успенского монастыря). Ничто не мешает человеку в одной ситуации называть себя по церковному имени, а в другой — по фамилии, в одном месте упомянуть свою должность, а в другой — номер, под которым хранится информация о его жизни. Разве те люди, что уже приняли идентификационный номер, утратили свои имена? Разве при встречах они приветствуют друзей: «Здравствуй, номер такой-то!»? Разве в храмах они именуют себя: «Раб налоговой полиции за номером таким-то»?
Итак, то, что при некоторых обстоятельствах человек будет фиксироваться не по-своему святому имени, не является угрозой для христианина. То, что у человека есть иные имена, помимо крещального (точнее говоря — не имена, а прозвища и характеристики), не означает отречения от Христа.
Разве на исповеди священники спрашивают детей: «Не отзывался ли ты на клички, с которыми обращались к тебе твои приятели? Не позволял ли ты называть себя „Мишкой“ вместо церковного имени „Михаил“? Не откликался ли ты, когда вместо имени к тебе обращались „Рыжий“?» Клички и прозвища всегда малоприятны. Но зачем же заверять, будто «принятие кодов есть грех отречения от христианского имени»[19]?
Дело же ведь не в том, как кто-то опознает меня, а в том, кем я сам себя считаю.
Мой кот меня распознает по каким-то ему одному ведомым признакам. Он не знает моего имени. И что же — это означает, что у меня имени и вовсе нет, если мой кот о нем не знает? Если некий замок будет распознавать меня по отпечатку приложенного пальца — это также не будет означать, что теперь я превратился в отпечаток пальца или что я лишился имени. Если же налоговый компьютер будет распознавать меня с помощью набора цифр — то и это не будет означать, что я лишился христианского и человеческого имени. Мы же разрешаем младенцам коверкать наши имена и не смущаемся тем, что они неправильно их произносят (мой младший брат звал меня «Дей!» — и меня это радовало). Ну, а компьютер еще менее интеллектуален, чем наши малыши, — он даже слогов идентифицировать не желает. И что же — нам из-за этого на стенку лезть?
В проекте Закона «Об основных документах Российской Федерации, удостоверяющих личность гражданина Российской Федерации» (его обсуждение в Думе началось 21 февраля 2001 года) предполагается ввести «личный код гражданина» — «комбинация символов, устанавливаемая для каждого гражданина Российской Федерации при первичном получении паспорта гражданина Российской Федерации». Но этот код не заменяет имя и не отменяет его, ибо в той же ст. 1 проекта Закона говорится: «Имя — наименование лица, данное ему при государственной регистрации рождения, включающее в себя индивидуальное имя, отчество (родовое имя) и фамилию, переходящую к потомкам».
Чтобы ИНН не заменяло имя, достаточно лишь самому избегать формулы «Я — номер такой-то». Следует выражаться продуманнее «Номер моего кода или номер моего файла такой-то». Или: «Я владею таким-то номером», «Я имею такой-то номер», «Номер, под которым вы меня записали, — такой-то», «Данные на меня вы найдете, если наберете номер такой-то», или просто — «мой ИНН». Эти формулы растождествляют человека и его номер.
«Мой ИНН» — это то же самое, что «моя собака» или «мой сапог». Если человек скажет: «Я владею машиной за номером таким-то», всем будет понятно: сам говорящий — это одно, а его машина и ее номер — нечто совсем иное. В Православии вообще принято избегать отожествления человека с той или иной чертой, которой он обладает, с тем или иным его поступком, с той или иной гранью его характера. Нельзя говорить: «Павел — лжец», но можно сказать: «Павел солгал»[20]. Точно так же нельзя сказать (ни о себе самом, ни о другом человеке): «Это номер такой-то», но можно провести отчуждающее расщепление и сказать: «Я владею таким-то номером». Даже реклама ИНН гласит: «Только твой номер». Понимаете — не я принадлежу номеру, а номер принадлежит мне.
