Много лет спустя Лостра повела свой народ на север, в «этот самый Египет». Оснащенные лошадьми с колесницами, закаленные суровой африканской глушью, воины двинулись вниз по течению Нила, обрушились на захватчиков-гиксосов и вырвали из их рук власть над Верхним и Нижним Египтом.
Эта история вызывала у Ройан непонятный трепет и захватывала не меньше фантастической повести, пока супруги разбирали иероглиф за иероглифом, написанные старым рабом на папирусе.
Работа заняла много лет – по вечерам здесь, на вилле в оазисе, после того как дневная рутина в Каирском музее заканчивалась. Девять свитков были переведены – все, кроме седьмого. Именно он оказался главной загадкой. Автор окутывал свою мысль слоями эзотерики и таких сложных аллюзий, что понять их через столько лет почти не представлялось возможным. Многие символы, которые он использовал при письме, ни разу не встречались в тех тысячах текстов, которые египтологам приходилось читать. Становилось ясно, что Таита не предполагал, что эти свитки будет читать кто-нибудь, кроме его любимой царицы. Это был его последний дар ей – дар, который она унесла с собой в могилу.
Потребовались все знания, воображение и изобретательность, чтобы продвинуться на пути расшифровки. В переводе по-прежнему оставалось много пропусков и мест, где египтологи не были уверены, верно ли поняли значение символов, но так или иначе общий смысл прояснился.
Дурайд отхлебнул кофе и уже не в первый раз покачал головой.
– Меня пугает ответственность, – проговорил он. – Что делать со знанием, отблеск которого мы получили? Если оно попадет в дурные руки… – Ученый сделал еще глоток и вздохнул. – Даже если мы предложим его достойным людям, поверят ли они сведениям, которым четыре тысячи лет от роду?
– А почему мы должны привлекать кого-то еще? – недовольно спросила Ройан. – Почему сами не можем сделать все, что нужно?
В такие моменты разница между супругами становилась особенно очевидна. Он воплощал осторожность зрелого возраста, она – пылкость молодости.
– Ты не понимаешь, – сказал Дурайд.
Ройан всегда злило, когда муж начинал говорить с ней так, как арабы обычно обращаются к женщинам в своем мужском мире. Она знала и другой мир, где женщины требовали и получали равные права с мужчинами. Молодой археолог застряла между двумя противоположными цивилизациями – западной и арабской.
Мать Ройан была англичанкой, работавшей в британском посольстве в Каире в неспокойные времена после Второй мировой войны. Она познакомилась с молодым египетским офицером из штаба полковника Насера и вышла за него замуж. Этот странный союз распался, когда Ройан была еще ребенком.
Ее мать настояла на возвращении в Англию перед родами, в свой родной город Йорк. Она хотела, чтобы ребенок получил британское гражданство. После развода родителей Ройан, опять-таки по настоянию матери, отправилась в Англию учиться в школе, но все каникулы проводила с папой в Каире. Отец быстро пошел вверх по служебной лестнице и в конце концов стал министром в правительстве Мубарака. Благодаря любви к нему Ройан считала себя скорее египтянкой, чем англичанкой.
Именно отец выдал ее замуж за Дурайда аль-Симму. Это было его последнее деяние перед смертью, и дочь не смогла отказать отцу в предсмертном желании. К тому же, хотя современное воспитание Ройан противилось старому коптскому обычаю свадьбы по сговору, семейные традиции и церковь были против нее. Она согласилась.
Брак с Дурайдом оказался не настолько непереносим, как она опасалась. Он казался бы Ройан еще более удобным и удовлетворительным, если бы она не успела познать радости любви. Однако у Ройан еще в университете была короткая связь с однокурсником Дэвидом. Он вознес ее на короткое время в рай, к безумному блаженству, а потом причинил немало боли, женившись на светловолосой англичанке, которую одобрили его родители.
Ройан уважала Дурайда и относилась к нему с теплом, но ночью иногда тосковала по прикосновениям молодого тела, такого же гибкого и сильного, как ее собственное.
Дурайд продолжал говорить, однако слова пролетали мимо ушей его жены. Она прислушалась.
