Сдав назад, Сабрина развернула машину, плавно тронув ее с места. Не доезжая до угла, в зеркало заднего вида она увидела, как к дому отца подъехал скутер – это вернулся домой братец Пашка.
– Гляди, какой послушный, – беззлобно буркнула она, давя на педаль газа. – Домой возвращается до двенадцати. Интересно, кто она – Ксения…
В прошлом Сабрина не признавала сводного брата, вела себя с ним как с приемышем, занимающим место не по праву, и это была та первая лопата, которая положила начало глубокому рву между нею и отцом. Но ведь папа неизвестно откуда притащил сынка, можно сказать, в подоле принес приплод! Ну, не в подоле, так в рубашке, в корзинке – разница небольшая, все равно нагулял. А всем заливал, будто усыновил младенца по доброте душевной. Поверить, что папа воспылал благородной любовью к чужому отпрыску, найденному чуть ли не в канаве, – это надо быть умственно отсталой.
Кстати, кстати! Он же так и преподносил: нашел на обочине дороги в корзинке с запиской, которую показывал любопытным: «Возьмите ребенка, люди добрые, он здоровый и красивый. Его непутевая мать». Зато папа Сабрины оказался путевым отцом: нянек нанял аж две штуки, кормилицу где-то раздобыл и закармливал ее калориями. Та жила в доме со своим младенцем несколько месяцев, в награду получила однушку и лишних пятьдесят килограммов веса.
Позже только дебилу было неясно, что Шатун является единокровным отцом «подкидыша». Правда, мамаша внесла львиную частицу себя, братец уродился краше родителя, а если совсем объективно – намного краше. Знакомые и друзья помалкивали. До сих пор ни одна живая душа не знает, кто матушка братца и где она шляется. А если какая-то душа и узнала случайно, то она наверняка уже неживая, потому что те, кто сует свой любознательный пятак в жизнь Шатуна, не успевают об этом пожалеть – так говорят люди.
Если б Сабрина пять лет назад повела себя чуточку терпимей, осмотрительней и умней, сейчас была бы в шоколаде, а так… только в халве, да и то не в арахисовой, в подсолнечной.
Водитель Шатунова Южин относится к людям безликим, бесцветным, которых с трудом запоминаешь со второго, а то и с третьего раза, стало быть, личность он неприметная. Не отличался и выдающимися способностями, кроме одной: за рулем он виртуоз, машина для Южина – его продолжение, его часть. Само собой, автомобиль под его управлением выписывал на дороге такие симфонии, что любой прохожий вправе был подумать, будто машина обрела душу, разум и навыки эквилибриста.
Отлично зная город, Южин сокращал путь, как мог. Он выбирал безлюдные дороги, где даже днем было мало людей, если требовалось, бессовестно ехал по тротуарам, пересекал дворы. Управлял одной рукой. Во время опасного маневра помогал себе крутить руль второй рукой, в которой держал мобильник, перед этим надавив пальцем на нужную клавишу. Каждая цифра мобилы обозначала ребят из спецслужбы, которые охраняли производство и только изредка составляли свиту Шатунова, как шутил шеф – «для антуражу».
Но сегодня «антураж» вызывался не ради пыли в глаза, понял Южин, сегодня пахнуло войной, точно шагнули назад в забытые девяностые, а может, из них так и не выбирались. Об этом он догадался по Шатунову, которого никогда не видел в состоянии отчаяния и паники, причем в самой критической точке. Догадался и по тому, о чем шла речь по телефону с женщиной, Шатунов перевел трубку на громкую связь через устройство в автомобиле, уже не заботясь о том, что его личная жизнь выходит из подполья. Одновременно с ним Южин торопливо говорил в свою мобилу:
– Стас, срочно на выезд, ствол не забудь… Кто сказал, что стрелять? Для антуража бери… Встреча у деревни Пухово… Алло, Гога?..
А Шатунов мечтал, чтоб сегодняшнее путешествие закончилось шуткой. Да-да, дурацкой, глупейшей, неудачной шуткой, на которую способна только пьяная женщина. Он бы простил. Нет, он был бы счастлив и никогда не припомнил бы ей, какие страшные минуты пережил. Попутно шла другая мысль: успеть бы. К сожалению, параллельные мысли идут в ногу с неотвратимой реальностью, недаром говорят про третий глаз, он видит больше и дальше, чем два реальных глаза. Посему Шатунов не столько слушал Ксению (хотя, конечно, слушал), сколько вслушивался в пространство за ней.
