Статуя Немезиды опустила стакан на стол и, помедлив, кивнула.
* * *
Сегодня Йововиц выглядел гораздо более изможденным. Возможно, его утомили поездки. Светловолосая голова опиралась о спинку инвалидного кресла. Кадык остро торчал на тощей шее, напоминая застрявший в плоти обломок стрелы.
— Что вы хотите со мной сделать?
Микаэль, стоящий за его креслом, вздрогнул. Даже мне стало не по себе от этого усталого голоса.
— Ничего страшного. Вам не будет больно. Просто смотрите мне в глаза.
Он покорно кивнул.
Когда впаянные в серое зрачки сузились до размеров точки, я сказал Микаэлю:
— У вас есть последняя возможность уйти. Боли он не испытает, но со стороны это выглядит неприятно.
Правозащитник тихо ответил:
— Вы полагаете, я брошу его сейчас?
Я не настаивал. Обойдя стол, я подошел к Йововицу и положил руку ему на грудь. Зрачки подследственного резко расширились, затопив глаза черным. Тело его содрогнулось. Микаэль подался вперед — но я уже погрузил пальцы глубоко, разрывая мышцы и кости. Дернул, выламывая ребра. Грудная клетка Йововица распахнулась, как дождавшийся солнца цветок, — и я сжал в ладони то, что у живого человека было бы сердцем, а у мертвого только тенью и памятью.
* * *
Сарай горел. Несло паленым. От камней тянуло нестерпимым жаром, трещали вязанки хвороста, вспыхивала солома. Солнце почти зашло, и сарай горел ярко, а наверху пламя казалось синеватым. В дверь,
припертую поленом, настойчиво бухало. Изнутри тонко, пронзительно всверливался в уши детский плач и истошное блеянье овцы.
— Жаль, что в мечеть все не влезли.
Белобрысый, яркие голубые глазки. Свен. Это он озаботился вывести овец, прежде чем загнать в сарай людей. Одну все же забыл.
— Интересно, как же они там молились?
Чернявый Трежко сплюнул в пыль, пригасив сигаретку. На прикладе его автомата грязно отпечаталась пятерня.
— В две очереди или как?
Плач прервался. Крыша рухнула, выкинув вверх огненный столб.
Трежко выругался, стряхивая с рукава едкие искры.
— Ну все. Кранты хазимам. Уходим?
Я медлил. Что-то в происходящем было неправильным, что-то...
— Смотрите!
Огненный столб не падал. Он рывками поднимался над сараем, над деревней, над горами — как будто его раздувал невидимый ветер.
— Что это?
Набухшие дождем тучи лопнули, но не пролилось ни капли — нет, в просвет ударило алым и белым, электрически затрещали разряды, и над сараем...
— Ты видишь это? Видишь?!
Я видел. Я видел, как Свен, поджав губы, шагнул к свету, как плакал, упав на колени, Трежко, как истово крестился Бражко. Я и сам почувствовал вкус земли и копоти на губах. В ушах пела то ли кровь, то ли ангельские хоры. Первый шаг дался мне с трудом, второй — легче, и я грудью ударился о беззвучное пламя. Оно расступилось, и навстречу мне ударил свет...
...свет, дотла выжигающий душу и память, но не дающий тепла.
* * *
— Молодец, Анатоль. Вы неплохо поработали.
Рогатая голова Вендерса покачивалась над канцелярским столом, как уродливый торшер.
— Конечно, жаль, что вам не удалось заполучить одного из них.
Но ничего, ничего, — шеф с недолжной суетливостью потер руки, — мы напишем петицию, они обязаны переправить нам половину. Они не вправе хранить у себя такое.
Я молчал. Шеф поднял голову от моего отчета и озабоченно вгляделся в мое лицо.
— Что-то вы не кажетесь мне довольным. В чем дело?
Я кивнул на отчет.
— Зачем нам это?
Вендерс даже привстал. Козлиная бороденка его изумленно встопорщилась.
— Как зачем, Анатоль? Как зачем? И это говорит человек, претендующий в будущем на мое место? Нет, не опускайте скромно глазки — претендующий, еще как. Неужели вы не понимаете? Все наши заботы, все наши труды, все хлопоты, — он обвел рукой кабинет и указал дальше, за окно, где привычно полыхало багровым, — вся эта огромная машина и у нас, и у них наверху — на чем она зиждется? Что придает ей силу, что вращает колеса? Да вы понимаете, что без свидетельства бытия Божия все это ноль, бесполезная функция, копошение червей — а свидетельств таких единицы...
Рогатая тень карабкалась по стене. Я вспомнил свой шок при первой встрече с шефом. Заметив мой ошалелый взгляд, он усмехнулся тогда: что, не нравится, мальчик? Тебе до такого еще служить и служить. И вот я почти дослужился. И я пойду дальше, глубже, потому что дорога здесь только одна. Интересно, что я сумею разглядеть оттуда, из подземных камор, скрытых пластами базальта от малейших проблесков света?
