– Я была его женой, – грустно сказала Толстуха. Они, видно, начали хвастаться, кем доводились Видалю.
Все уставились на Толстуху с явным любопытством.
– А я не видела его тридцать лет, – сказала Самая умная. – Мы учились в одном классе, наши родители дружили. Я так и не поняла – зачем меня сюда позвали?..
– Я тоже давно его не видела, – примазалась к ней Противная. – Я была помощником звукорежиссера в студии, где он первый альбом записывал. Не тут, а в Ростове. Первый свой виниловый диск.
Женщины, сидевшие к ним спиной, обернулись.
– Я интервью у него брала в 2005-м, – сказала та, что с короткой стрижкой. Точно, она оказалась журналисткой!
Длинноволосая тоже доложилась:
– Я пела в юношеской рок-группе. «Теория симметрии», может, слышали? Группа благодаря его протекции прославилась, ребята уехали в столицу, а я тут осталась.
Порше промолчала. Ей вдруг стало скучно. Она посмотрела в окно и убедилась, что там тоже невесело. Вокруг были поля – такие унылые, серые, а солнечный свет уже уходил, унося с собой еще не слишком уверенное тепло весенних дней.
Она снова закрыла глаза. Песня в ее плеере вдруг кончилась, и в паузу перед началом следующей она услышала, что Журналистка тихо всем докладывает, что вот та, длинная блондинка, она и есть последняя подруга Видаля! Она манекенщица!
Самое противное, что Журналистка не забыла упомянуть, что Порше зовут Лена Пузикова. Надо было ей в морду дать, да пачкаться неохота!
Женщины стали поглядывать на Порше, сразу как-то объединившись. Порше им не нравилась, она была слишком юная, слишком чужая. И слишком красивая, уточнила для себя Порше.
Старые курицы! Самой молодой тут не меньше тридцати! И зачем она согласилась ехать?
Толстуха, ее звали Милена, стала рассказывать, что у них с Видалем есть сын, который очень похож на отца. Она долго трещала про сына, пока всем не надоела. И только тогда смолкла.
В салоне было уже темновато. Водитель включил продолговатые лампы на потолке, льющие белый неестественный свет, и все лица стали старыми, неухоженными. Как в заколдованном зеркале проявились и недостатки кожи, и дефекты лиц. Порше полезла в сумку, достала пудреницу, чтобы убедиться – к ней это не относится.
Теперь маршрутка продвигалась по неасфальтированной дороге в лесу, в темноте. Было даже страшно, особенно когда колеса с какой-нибудь одной стороны попадали в яму и машина опасно наклонялась. Женщин трясло, они то чертыхались, то смеялись, крепко вцепившись в сиденья.
– Долго мы так ехать будем? – спросила у водителя Самая умная. Ее, оказывается, звали Лика.
– Минут пятнадцать еще, – ответил тот. – Я срезаю дорогу. Если бы тут не поехал, нам бы еще лишний час тащиться.
Пятнадцать минут можно потерпеть. Женщины уже привыкли к тряске и снова стали трещать. Порше даже разобралась, как кого зовут.
Противную блондиночку, помощницу звукорежиссера, звали Кристина. Брюнетку с длинными волосами, бывшую певицу, – Тамара. Журналистку – Марина.
Тут маршрутка выбралась на нормальную дорогу, и еще через десять минут они куда-то приехали. Сначала машина свернула с трассы. Судя по звуку бьющих по днищу камешков, на гравийную дорогу. Впереди показался освещенный изнутри дом. Вокруг него не было ничего – ни дворика, ни палисадничка. Казалось, кто-то воткнул это строение посреди леса.
Машина остановилась. Было очень тихо, словно на много километров вокруг никого и ничего, кроме деревьев, не существовало.
Хоть и странным тут все показалось, но Порше обрадовалась, что они хоть куда-то приехали. Остальные пассажирки, видно, тоже устали от поездки. Маршрутка вмиг опустела.
– Идите в дом, – сказал им вслед водитель. – Располагайтесь. Там все для вас подготовлено.
Оглядевшись и заметив, что тетки тоже удивлены видом этого местечка, Порше пошла следом за ними к дому. Маршрутка уехала.
– Как-то страшно, – сказала Кристина. – Мы тут будто совсем одни… И когда нас заберут отсюда?
– А мы не спросили, – легкомысленно ответила ей Тамара.
Но Лика рассмеялась:
– Да чего бояться? Все нормально. Сейчас разместимся, выберем лучшие комнаты, переоденемся. Интересно, еда у них есть?
