«Ну, Меньшенин, вот ты и пропал, совсем погиб, — с отчаянно занывшим сердцем восхитился он. — И она, это милое, солнечное существо, погибла. Боже мой, как же я ее люблю! Даже неловко признаться…»
Ночь выдалась светлая и теплая, тишина стала еще полнее, глубже. Одинокий фонарь, горевший у раздевалки, Зоя погасила, и вода преобразилась. Отодвинулся противоположный берег, на самой середине пруда, в его глубине, засветился полный шар луны, распространяя вокруг себя легкое мерцание. Стрекот цикад связал небо и землю; развесистые старые березы, подступившие к самому берегу, темными опрокинутыми купами застыли в неподвижной воде, налитой лунным, необъяснимо влекущим к себе свечением. Земля, река, небо, ночь — все звучало, и, пожалуй, Меньшенин впервые ощутил эту ни с чем не сравнимую, скрытую от нескромного глаза, полноту жизни; она действовала на него сейчас почти отупляюще. Тягостно большой город был почти рядом, — здесь же, над землей, лесом и водой, опустилась сама первозданность и томление в предчувствии сотворения мира и жизни, и здесь в жизни присутствовали лишь он и она.
Меньшенин, начиная уступать, еще попытался поиздеваться над собой, но больно хороша была сейчас девушка, и он послал все остальное к черту. Все, что он сам, а больше другие, так последовательно и стройно выстроили в его планах жизни, рухнуло и рассыпалось; от невозможности остановиться он тихо засмеялся, и тут же иное чувство подняло, захлестнуло и понесло его, он еще боролся, но это было сопротивление обреченного.
— Алеша, а ты веришь в Бога? — услышал он призрачный и тихий голос и суеверно вздрогнул.
— В Бога? Ты хочешь сказать, что если нам хорошо и есть все это, — он быстрым и широким жестом руки окинул все вокруг, — значит, это Бог?
— Да, Бог, — серьезно и с боязливой почтительностью ответила она. — Как же по-другому объяснить?
— Пожалуй, — согласился он, удивляясь прихотям ее мысли. — Зоя… у нас так мало времени…
— Купаться, — сказала она решительно и быстро, — купаться, купаться, купаться, — повторяла она и какими-то неуловимыми, изящными движениями стала срывать с себя одежду и бросать на скамейку рядом. — Отвернись, — попросила она, — не смотри в мою сторону, пока я не брошусь в воду… ну, что же ты!
— Не могу, — честно признался он. — А вдруг ты исчезнешь… ты ведь совершенно не знаешь меня…
— А это для тебя очень важно?
— Зоя, я ведь не принадлежу себе, я ведь посвящен, — сказал он, и глаза его застыли в лунном свете. — Еще до рождения…
— Кому же, Богу или сатане?
— Еще страшнее — космосу, грядущему, — сказал он как-то особенно раздельно и четко, и девушка, прозрением любви чувствуя в его словах, несмотря на шутливый тон, какую-то скрытую опасность, повела плечами.
— Ах, Алеша, Алеша, — сказала она с безотчетным вызовом. — Да плевать мне на грядущее! Мне сейчас хорошо, и ты рядом! А больше ничего мне не надо!
— Да я пошутил! Колдовство какое-то… рядом с тобой я совершенно поглупел, — признался он, не в силах отвернуться: она стояла совершенно нагая и, подняв руки, закручивала длинные, густые волосы в пучок. «Вот сумасшедшая», — подумал он; только теперь он понял, как ему до сих пор недоставало именно этой колдовской ночи, в лунном, все вбирающем и все растворяющем свете появилось нечто нетленное, не подвластное времени.
— А ты не раздеваешься? — спросила она с некоторым любопытством. — Ты не умеешь плавать?
Справившись наконец с волосами, она рук не опустила, сомкнув их на затылке, повернулась, подставив лицо луне, и зажмурилась; у Меньшенина быстрыми, тугими толчками билась в висках кровь; как здорово, думал он, вот это девчонка, с ума сойти можно…
— Посмотри, — с некоторым вызовом сказала она, — разве во мне есть что-нибудь неприятное, стыдное…
— Нет у тебя ничего такого! — вырвалось у него с явным восхищением. — Но в тебе есть что-то еще более непростительное!
— Алеша! Что ты говоришь? — опешила она, даже глаза открыла и испуганно посмотрела на луну.
— Да, да! К тебе невозможно притронуться, просто, по-живому, по-мужски притронуться… Черт возьми, кощунство!
— Как же ты быстро все забыл, — укоризненно сказала она и тихо засмеялась. — Ошибка… А сейчас просто луна, всего лишь луна…
