- Ну? - сурово вопросил его Дигон, поворачиваясь и с высоты своего огромного роста скептически взирая на старого солдата.
- Убийство... - выдохнул сайгад, наконец позволив себе расслабиться и по обыкновению выпучить глаза.
- Тор... Где?
- Да во дворце же, Дигон... Во дворце... Только теперь ублюдок всадил кинжал в грудь той хорошенькой девочки, Хализы... Помнишь ее? Хотя... Откуда ты можешь её помнить...
- Не суетись.
Аккериец скривил губы и мрачно посмотрел в ночное небо, на котором грустно посверкивали несколько маленьких звезд. Он с трудом соображал сейчас, кто такая Хализа и о чем, собственно, толкует Кумбар.
- А что жирный? - наконец подал он голос, вновь опуская глаза на сайгада.
- Он тут ни при чем, - отмахнулся Кумбар. - Он после подвала как ошалел - спит и ест, ест и спит...
- Я же говорил тебе, сайгад, - медленно произнес Дигон, в упор глядя в крошечные, тускло сверкающие в ночной темноте глазки старого солдата родные сестры нынешних звезд, - как только жирный выйдет из темницы - я оставляю эту историю. Ты сам просил меня об этом.
- А теперь прошу о другом... - заторопился Кумбар.
- А утром попросишь о третьем... - перебил Дигон и широко зевнул. Нет, сайгад. С меня хватит и службы на твоего Хафиза... А во дворец... Когда-нибудь я буду жить во дворце, но не как охранник...
Он тихо засмеялся, и смех его был похож на раскаты грома где-то вдали, за горами Ильбарс. По телу Кумбара волнами побежали мурашки: последняя надежда ускользала от него. Один Аршак способен был распутать это дело, но ждать Аршака сайгад не имел ни времени, ни желания - такого поражения владыка не простит ему. Кумбар рассчитывал на Дигона - с его поразительным чутьем (как он догадался, что евнух не убивал Алму?) он мог бы спасти честь сайгада, но... Он явно не стремился вновь оказаться во дворце, вновь помогать вконец растерявшемуся и запутавшемуся старому солдату... Да, Кумбар уже и думать боялся о том, чтобы сохранить свое место при повелителе; остается спасать честь, а больше ничего у него не осталось...
- Прошу тебя... - забормотал он, стесняясь смотреть на Дигона. Помоги... В последний раз... Ты сумеешь, я знаю... Тариком заклинаю тебя, помоги...
- Тьфу... - с досадой передернул плечами аккериец. - Да с чего ты взял, что я смогу найти убийцу?
- Тиш-ше... - в отчаянии зашипел сайгад. - Никто не должен знать об этом...
Лоб его взмок; он резко поднял полу куртки и вытерся, лихорадочно соображая при этом, как же можно уговорить аккерийца.
- У тебя все? - осведомился тем временем Дигон, делая шаг к таверне.
- Нет! Послушай, Дигон... Я... Я дам тебе денег... Много...
- Хей, сайгад! Ты в своем уме?
- Не уходи! - взмолился Кумбар. - Я обещал владыке, что приведу тебя. Я сказал ему, что только ты... Только ты можешь найти убийцу...
- Что?! Тор! Я воин! Воин, а не ищейка! И не сторож для девиц Хафиза!
В ярости глухо порыкивая аккериец решительно двинулся к дверям "Маленькой плутовки", что призывно скрипели от легкого сквознячка. Кумбар предпринял последнюю попытку.
- Значит, меня казнят вместо жирного ублюдка, - с тихой грустью произнес он, понурившись.
- Прах и пепел...
Аккериец остановился.
- Ладно, - буркнул он после некоторой паузы, - я пойду с тобой во дворец. Но помни, сайгад - я ничего не обещаю тебе!
- Да, Дигон! - едва сдерживая ликование быстро сказал Кумбар. Сердце его стучало как бешеное, удары его отдавались в виски, в затылок, в лоб... Он верил, он твердо верил, что аккерийцу удастся найти настоящего преступника, а это значило, что честь его останется в целости и сохранности. И только сейчас сайгад понял, что лукавил сам с собой: если убийца будет установлен, то кроме чести при старом солдате останется и все прочее, заслуженное во дворце Хафиза. Он ухмыльнулся, посмотрел в спину опять в спину! - угрюмо шагавшего впереди северянина и легким шагом последовал за ним.
- И еще... - вдруг обернулся к нему Дигон. - Я не буду переодеваться в Озаренного! Ты понял?
*
Всю дорогу аккериец упорно молчал, не оглядываясь на семенящего за ним сайгада и не обращая внимания на его тяжелые вздохи и стоны. Точка звезды лениво плыла впереди, словно указывая путь; черная прохладная высь, бесстрастная как старый палач, взирала на трепещущую во сне землю сквозь призму невидимых сейчас облаков. Луна так и не показала свой бледный лик, и потому каждая ночь представлялась вечной.
