Конан готов был признать свою вину – убийца все время находился рядом с ним, но свободный и безнаказанный, – и готов был эту вину искупить кровью, разумеется, не своей. Меч его давно не покидал ножен, так что для него работа будет только в радость… Для него – да, в себе же Конан не был так уверен. Прежде ему не приходилось обагрять рук кровью друга, пусть даже коварного и бесчеловечного… Алма, Хализа, Баксуд-Малана… Киммериец еще раз и еще упрямо повторял про себя эти имена, желая вновь поднять в груди волну благородной ярости, которая поможет ему унять сомнения и позволит мечу без колебаний свершить правосудие, но – дрожь, охватившая все тело в момент открытия имени преступника, не проходила. Конан вытер рукавом взмокший лоб, тяжело поднялся и пошел к выходу. Он должен это сделать, должен… Алма, Хализа, Баксуд-Малана…
Выйдя на улицу, Конан с удивлением обнаружил, что уже близится рассвет. Он постоял немного у дверей, с наслаждением – после духоты и вони кабака – вдыхая свежий предутренний воздух. Первозданная тиши на царила на темных еще улицах Аграпура, но в преддверье дневных звуков уже начинала гудеть под ногами земля. Конан стопами чувствовал сей дивный, означающий продолжение жизни гул. Не в эти ли мгновения когда-то, двадцать один год назад, в Киммерии, родился он? А может, тогда шел дождь? Или снег? И небо было покрыто темными тяжелыми тучами?
Жаль, что человеку не дано помнить миг своего рождения. Зато память сохраняет годы отрочества, юности, зрелости… Придет день – подумал вдруг Конан с усмешкой – и он расскажет сыну о драках и сражениях, о друзьях и врагах, объяснит ему, что такое честь и предательство, и как отличить истину от лжи… Каждому определен богами свой, особый путь, и путь этот записан в Книге Жизни, что хранится в небесной пещере под гнездом орла – так говорили старики, а мудрее стариков, чем в Киммерии, Конан пока не встречал. И все же он был убежден: если есть воля, если есть сила, человек может изменить направление своего пути. Что прихоть богов, когда всякая жизнь все равно закончится на Серых Равнинах!
И все же он не прочь был заглянуть в эту самую Книгу – что там боги напридумывали для него, Конана-варвара. Они ли направили его вместе с киммерийскими мужчинами на штурм аквилонской крепости Венариума – а в ту пору ему едва исполнилось пятнадцать – или он сам, перечеркнув записанное, встал в ряды взрослых воинов? Они ли подкинули ему сосуд с заточенным там сумеречным демоном Шеймисом, или он сам, опять же перечеркнув записанное, вышел к берегу моря и выловил несчастного пленника? А гладиаторские казармы в Халоге?
А встреча с шемитом Иавой Гембехом в горах Кофа и дальнейшее путешествие к Желтому острову? Да мало ли приключений пришлось ему пережить к настоящему времени, и как узнать, предначертано ли се богами, или же совершено Конаном наперекор их воле? Когда-нибудь, может быть, он и доберется до Книги Жизни, и если понадобится, свернет шею орлу, который ее охраняет, а пока… Пока впереди еще долгий путь по земным просторам… Но сначала нужно все-таки дойти до императорского дворца. При этой мысли Конан нахмурился.
Сопровождаемый редкими и бледными светилами, поблескивающими в матово-черном небе, он шагал по улицам, по переулкам, подавляя в себе острое желание свернуть в казарму: любое дело требует своего завершения, и посему он должен идти во дворец. Интересно, а записано ли в Книге Жизни, что именно он, Конан-варвар, будет разоблачать таинственного убийцу, ввергшего в ужас чуть не половину населения Аграпура? Тяжело вздохнув, он повернул на широкую улицу, и, как незадолго до него Кумбар, подмигнул фонарям императорского сада. Не успеет взойти солнце, как эта гнусная история закончится… Еще раз тяжело вздохнув, Конан решительно вошел в ворота и направился ко дворцу.
* * *
Вернее, он просто забыл о ней; она осталась в прошлой его жизни, к коей ныне он уже не имел никакого отношения.
Кумбара обнаружил на рассвете гуляющий по саду Бандурин. С тихой песней бродил он по тропинкам, дразня павлинов и надкусывая плоды, и думы его были туманны и блаженны. Любовь, приведшая его на край пропасти и столкнувшая затем в пучину безумия, прошла бесследно.
