Седьмая чаша - страница 137

— А где… где он сейчас?

— В морге. Моя задача — кроме сообщения ужасной вести — поговорить с вами о том, когда и как мы вам передадим…

— В каком смысле — как? — перебила Кандиларова.

— Мы предлагаем — в закрытом гробу. Иначе, предупреждаю… картина для вас невыносимая.

— А в гробу — действительно будет он?

— Вы сомневаетесь? Ведь я представляю здесь законопорядок, понимаете? Впрочем, если у вас есть сомнения, если вы действительно хотели бы…

— Нет! Нет! Нет! — закричала она с перекошенным лицом, и Бурский отметил про себя, что так сыграть ужас невозможно. — Делайте так, как считаете нужным. Вы сказали о правопорядке. — Кандиларова выдержала долгую паузу, словно колеблясь. — Значит, вы — юрист?

— Да.

— Тогда не могли бы вы подсказать… что станет с квартирой, с нашим имуществом — в общем, с наследством?

— Ваш покойный супруг оставил завещание?

— Не знаю. С чего бы ему писать завещание?! Он ничем не болел.

— У него, кажется, есть дети?

— Да, от первого брака. Но они не поддерживали с отцом никаких отношений.

— Если завещания нет, все будет поделено согласно закону. А от нажитого совместно в браке…

— Все здесь нажито в нашем браке! — выпалила женщина.

— А от нажитого совместно в браке, — спокойно повторил Бурский, — на вашу долю приходится половина.

— Как так — половина? Здесь все записано на мое имя. Квартира, гарнитуры…

— Всему свое время. Посоветуйтесь с адвокатом. Теперь же надо назначить день похорон, позаботиться о некрологе. Вручаю вам документы о смерти.

Документы она положила, не глядя, на столик. Помолчала. Потом спросила:

— Как писать в некрологе, от чего он умер?

— Напишите: трагически погиб. На всякий случай оставлю свой телефон.

Судя по поведению вдовы, единственное, что по-настоящему сейчас ее волновало, — наследство. Бурский испытывал неудержимое желание уйти отсюда как можно скорее. Версия о самоубийстве Кандиларова, кажется, прошла. Но на всякий случай, тщательно обдумав вопрос, Бурский спросил:

— Как полагаете, почему ваш супруг покончил с собой?

Она даже не попыталась скрыть изумления.

— Покончил с собой? Но я поняла — несчастный случай…

То ли она была глупа, то ли его принимала за дурака.

— Простите, я ведь сказал о камне, который был привязан…

— Тогда, значит — самоубийство? Но почему?

— Именно это я и хотел бы узнать. Не замечали ли вы чего-нибудь такого, что могло бы навести вас на мысль о…

— Да вы что! Ему и в голову не могла прийти мысль о самоубийстве.

— Вот, значит, как. А мы, если бы не открытки, оформляя документацию, написали бы «самоубийство».

«Оформляя документацию» — сказано крепко. Эта стрела пущена в тех, кому Кандиларова передаст сегодняшний разговор. А в том, что ей есть кому передавать, Бурский почти не сомневался. Теперь они посожалеют, что затеяли игру с открытками.

— Какие открытки? — с отменно разыгранным удивлением вопросила вдова.

— Те самые, что вы нам любезно передали. Что муж ваш отдыхал на курорте, куда он даже не доехал. Что сбежал в Стамбул, где и духу его не было. Спрашивается, кто посылал открытки? Не с неба же они свалились.

— И я ужасно изумлена! — пролепетала Кандиларова.

«Как же, именно ужасно изумлена», — думал Бурский, прощаясь и выражая вдове свои соболезнования.

Шатев неустанно наблюдал за Ангелом Насуфовым. Уже на третий день он познакомился с ним, и случилось это гораздо проще и непринужденнее, чем можно было ожидать. Нанай Маро оказался личностью сверхконтактной — то, что называется «массовик-затейник».

Обитал Насуфов большей частью в своем любимом дневном баре «Пуэрто-Рико»: пил коньяк (не иначе как «Преслав») и кока-колу, иногда лениво жевал бутерброд, хрустел соленым миндалем. Из динамиков лился хрипловатый голос — надоевший шлягер довоенных лет, но на музыку здесь внимания не обращали, не она привлекала посетителей. Это были «бизнесмены» и многочисленные их сообщники, на блатном жаргоне презрительно именуемые «шестерками». Время от времени они подсаживались к столикам, шушукались о чем-то и, получив распоряжения, исчезали. Исчезали из бара, чтобы вскоре появиться у валютных магазинов, возле самых фешенебельных отелей, в аэропорту, на вокзале. Финансовые «операции» производились в баре, иногда пакеты оставляли прямо на столе, как бы забывая взять, иногда деньги запихивали прямо в сумку того, кому предназначались.