Сдвиг. Как выжить в стремительном будущем - страница 14
Еще один восхитительный пример эмерджентности — наш собственный мозг. Каким-то образом примерно одна треть из примерно 20 тысяч различных генов, составляющих геном человека, обнаруживается в мозге и направляет развитие десятков миллиардов нейронов. Каждый нейрон, несмотря на свою относительную сложность, не сознателен и не слишком «толков». Но как-то эти нейроны, будучи связаны между собой, совместно создают поразительную сеть, которая не только грандиознее суммы своих частей, но и способна на такой уровень осознанности, что мы даже имеем возможность задумываться о том, как именно мы мыслим. Хотя вопрос о том, как в точности работает мозг, до сих пор является предметом горячих дебатов, ясно, что мышление и сознание — разум — могут возникать из сетей, состоящих из менее сложных частей, правильным образом соединенных.
Мир природы изобилует примерами проявлений коллективных когнитивных процессов. Косяки рыб, стаи птиц, рои саранчи — все демонстрируют свойства эмерджентности. Сама жизнь — это свойство эмерджентности, результат выполнения своих задач молекулами углеводородов, липидов, протеинов и нуклеиновых кислот. Липид неспособен обратиться к протеину и заявить ему: «Надо бы нам сорганизоваться. Давайте все соберемся в форму этакого неуклюжего лысого двуногого по имени Джефф». Липид просто желает сохранить энергию или образовать связь с другими липидами, чтобы создать клеточную мембрану.
Эмерджентные системы, конечно, не новы, и их исследование восходит ко временам древних греков. И эмерджентность — не просто природный феномен. Если взглянуть с точки зрения большого города, люди во всем похожи на муравьев, когда снуют туда-сюда и принимают свои маленькие решения, не думая об общих последствиях, — и как раз эта особенность и превращает города в поистине магическую среду. Один-единственный мозг ни за что не сумел бы создать фермент, породивший к жизни Bywater в Новом Орлеане или комплексные стили токийского района Сибуя. На принципе эмерджентности строится кольцевая транспортная развязка или постоянная эволюция системы человеческой коммуникации. И опять-таки, единичный мозг — кроме, возможно, Уильяма Шекспира — не смог бы создать непрерывный поток лингвистических инноваций, которые в пределах одного языка сливаются в мириады форм.
Наиболее очевидный пример эмерджентной системы, созданной людьми, — экономика, которая четко проявляет атрибуты, не подлежащие контролю отдельного индивида. Мы склонны считать рынки всего лишь площадками, где покупатели с продавцами встречаются и ведут свой бизнес. Однако, как отмечал австрийский экономист Фридрих Хайек в работе 1945 года, которая считается одним из фундаментальных текстов по теории информации, рынки делают нечто гораздо более ценное: они собирают и используют знания, «широко распространенные между отдельными индивидами». «Каждый член общества может располагать лишь малой долей знания, которым владеют все, и… каждый, таким образом, понятия не имеет о большинстве фактов, на которых строится функционирование общества». Рынок, по мнению Хайека, — это случайный агрега: машина, созданная людьми, чтобы «победить разум»[55].
Хайек считал, что стоимость ценной бумаги — это пакет всей информации о компании на любой момент времени, дополненный пониманием об относительной стабильности мира как такового. Фондовый рынок был величайшей информационной системой всех времен, пока на сцену не вышел интернет. В нашу эпоху интернет предоставляет миллиардам людей[56] доступ к тем же, что имеются у рынка, возможностям агрегировать огромные объемы информации и использовать их для принятия обоснованных решений. Поскольку относительная стабильность мира как таковая во все возрастающей степени зависит от страхов или степени доверия этих самых миллиардов, цены на акции теперь менее привязаны к реальной стоимости компаний. А результатом стало опасное усиление рыночных колебаний.
Но подобный отход от авторитета — когда организации следовали пути, который единицы на «капитанском мостике» считали мудрым, — к эмерджентности, когда многие решения
