В палате никого еще не было. У нее было время разглядеть пульт для экстренного вызова врача, отметить про себя удобство кресла сиделки и только после всего этого обратить внимание на то, что вся палата имеет стеклянные стены и просматривается из любого участка коридора. Она увидела, как из лифта выкатили кровать с лежащим на ней человеком, укрытым белой простыней. Два санитара-латиноамериканца и шагающая рядом с катящейся кроватью медсестра направлялись в сторону Мэри. Сообразив, что везут отца, она занервничала. Двери распахнулись, и кровать с лежащим на ней Николасом поставили рядом с пультом. Мэри следила только за перемещением белого пятна простыни: больше она ничего не видела и не слышала. Медсестра установила капельницу и тронула девушку за рукав:
— Не волнуйтесь, все нормально, — мягко сказала она. — Я буду находиться недалеко.
— Я уже не волнуюсь. Скажите, что мне надо делать в первую очередь? — Мэри сосредоточенно смотрела на медсестру.
— Сейчас больной спит, и ваша задача следить за раствором, который поступает из капельницы в вену, — начала пояснять сестра. — У меня на пульте контрольный таймер, но все может случиться. Вы должны следить за тем, чтобы раствор не достиг красной отметки. Необходимо пополнять сосуд с раствором. Капельница будет стоять еще двенадцать часов. За эти двенадцать часов к вашему отцу должны вернуться почти все силы. Второе, что вы не должны забывать ни в коем случае, — строго продолжала она, — больному нельзя давать пить. Может возникнуть самопроизвольная рвота, а это означает самое худшее. Можете только влажным тампоном смачивать губы. Я периодически буду вас навешать.
Сестра вышла и тихо прикрыла дверь, Мэри осталась с отцом. Она подкатила кресло сиделки к изголовью и стала пристально следить за дыханием отца, вглядываясь в его лицо, ловя каждый его вздох. Напряжение первых минут утихло: вдох, выдох, вдох, выдох. Она дышала синхронно с ним. Ей казалось, что датчики фиксируют ее собственное дыхание. Мэри внимательно следила за раствором. Усталости она не чувствовала, но знала, что силы надо экономить. Отец очнулся и, не открывая глаз, застонал. Мэри положила руку на его лоб.
— Пить, — скорее поняла, чем услышала она. Молча обмакнула тампон и провела им по пересохшим губам отца. То и дело в палату заходили сестры. Проведал их и врач, который остался всем доволен, сказав, что, вероятно, завтра Мэри будет уже не нужна и что отца переведут в обычную палату.
Наступил вечер. Сменились медсестры. Ночная сиделка принесла Мэри поесть и чашку кофе. У девушки было ощущение, что она находится среди родных. Отец опять заснул, и Мэри чувствовала всем сердцем, какой целительной силой обладает этот, пусть вызванный лекарствами, сон.
Неожиданно отец открыл глаза и встретился взглядом с девушкой, тревожно следящей за его состоянием.
— Мэрилин, дочка! — прошептал он и заплакал. Слезы текли по его морщинистым щекам, и Мэри, которая тоже плакала, не вытирала их, а только приговаривала:
— Ну, пожалуйста, не плачь! Все позади, — и всхлипывала еще сильней. И неизвестно, кто был мужественней в этот момент: плачущая Мэри или успокаивающий ее пожилой мужчина, по щекам которого тоже текли слезы. — Тебе нельзя пока говорить и пить, — проговорила сквозь слезы Мэри.
Отец взял ее руку в свою и долгим нежным взглядом смотрел в глаза дочери. Он не ожидал, что увидит ее у своей постели. Прошлое отступило и дало этим двум родным людям передышку. Вошла сиделка и позволила Мэри на несколько минут отойти. Девушка приняла душ. Струи воды смыли слезы, а короткий отдых вернул силы. Она торопливо накинула халат и поспешила обратно в палату.
Отец находился в полузабытьи, но Мэри чувствовала, что он ждал ее. Она отпустила сиделку и взяла руку отца в свои ладони. Ей казалось, что рука отца чрезмерно горяча. Она потрогала его лоб. Не доверяя себе, приложила к руке индикатор температуры. Жара не было. Успокоившись, Мэри впервые за эти тяжелые часы вспомнила Джорджа, его слова о том, что он — старый друг семьи. Очень хотелось в это верить. Ей самой уже начинало казаться, что они знают друг друга много лет: последние три дня были похожи на вечность. Вспомнив о Джузеппе, Мэри невольно улыбнулась, она по-доброму завидовала, что у Джорджа такой замечательный друг. Она всеми силами пыталась думать о Джо равнодушно, но ничего не выходило. Волнение охватывало ее, как только она вспоминала его образ: глаза, мускулистые руки, непослушную шевелюру.
