- Значит, так душа восхотела!
- Соображай.
- Надеюсь, возражений нет?
- Тебе возразишь.
- Ладно, прокатимся. Нам тоже не помешает. Все мы люди, все мы человеки... - душевно заметил Владимир Алексеевич.
Когда страну повернули в "капитализм", Юрий Антонович, бывший второй секретарь горкома партии, наладил собственную фирму: стал через брата Илью, начальника отдела сбыта на шинном, брать там вагонами колеса самых ходовых размеров, - само собой, не за деньги, а под реализацию.
Инфляция в стране разгоралась замечательная - за неделю-две цена товара разбухала втрое. Богатеть на таких дрожжах было одно удовольствие. И они с Ильей это и делали - весело, чуть ли не дурашливо. И хотя опасаться им было некого (оба сполна вошли в полную новорусскую силу), но на всякий случай Илья свою личную прибыль пока не забирал, и она вовсю наматывала гиперпроценты на счетах фирмы.
В итоге он ни разу своими роскошными миллиардами не попользовался, где-то через год Илья погиб: захотелось ему на даче по грибы размяться, да оскользнулся в лесу и затылком прицельно ударил в пенек...
Только Юрий Антонович деньги Ильи разумно оставил в деле, отстегнув золовке лишь видимую часть принадлежащего им с братом финансового айсберга. Кстати, ей и это показалось после советских зарплат неописуемо много. В общем, как говорится: и овцы целы, и волки сыты. И все же, все же...
Где-то через полмесяца после похорон Юрию Антоновичу до зубовного скрежета захотелось донской, царской стерляжины в белом вине с соусом из хрена да под резвую, медом катящуюся водочку.
Была самая середина стерляжьего хода: начало июля. Уже давно поднялась она из волжских провальных омутов, где ярусами неподвижно перестояла зиму, вошла в Дон и, пробив его давящее, размашистое течение, на подводных камнях и буграх отметала свою обильную, цепкую икру. И вот теперь пронырливо остромордая, по-хохляцки усатая стерляжина стаями откатывалась назад и, памятуя о недалеком уже предзимье, нажиралась личинками, комарами и вальяжно, добротно толстела.
Вот тогда они и вышли на нее.
Они с Сашкой вышли, как и полагается для охоты на стерляжину, в ночь, да еще подгадав дождь, когда эта рыбина особенно упоительна в своем жоре и игриво бьет свечой.
Они приготовились к встрече как следует: "донки" с гибкими титановыми наконечниками, потом же свежая, только выпустившая крылышки метелика и надежные керосиновые фонари "летучая мышь".
Еще издалека Юрий Антонович угадал ее подкат: прет с донского верху вереница стерляжины и, балуя, раз за разом хлещет воду резвыми хвостами, словно кто лопатой без устали колотит по реке.
За полночь взяли три матерые шипастые рыбины килограмма по два каждая.
Уху составили добротную, друг перед другом щеголяя особенными способами ее изготовления: рыбу предварительно ошпарили, по-донскому приему накрошили в котелок смачные помидорины (хотя и было первоначальное намерение готовить с молоком), костерный уголек-другой добавили, потом же осветлили крепкий, шафрановый бульон, оттянув его растертой паюсной икрой. Аккуратно, как священнодействуя, добавили водки. Ее же они и вкушали во благе под стерляжью горячую, скользкую плоть, заедая грибными слоеными кулебяками.
Строго-тихое предутренье только устанавливалось, когда Юрий Антонович тяжело вылез из палатки после короткого, отвратительного сна.
Прильнувший к вялой, высеребренной реке туман словно сочился из нее. Пустое, бледное небо только готовилось принять солнце.
Юрий Антонович, слегка косолапя по мокрому, слипшемуся песку, жадно двинулся к воде.
Сине-красный, залповый огонь вдруг прожег рассвет судорожным миллионовольтным зигзагом: крученая, верткая молния хлестнула в берег прямо перед ним, распавшись еще в высоте на три горящие неземным, электронным огнем жилы. Взрыв грома подсек Юрия Антоновича.
Он повалился. Молния угасла в доли секунды, но все еще продолжала истерически биться в его обожженных глазах.
Рядом, пропахав песок, припал Сашка:
- Вы как?
- Еще не знаю...
- Что это было?
- Наверное, молния... - трудно сказал Юрий Антонович.
- На небе ни облачка!
