– Вот не пойму я, сосед, почему ты все лето в отпуску. Может, по вредности? Колись, где такую дают. А то я железо гну, а гуляю две недели в год.
Пришлось мне «колоться». Я поведал Вячеславу, что я литератор, типа писатель, и что хотя сижу на даче, но все время при деле. А чтобы он мне не завидовал, я, как водится, соврал ему, что гнуть слово не легче, чем железо. Вячеслав мне, естественно, не поверил.
– Ладно, проехали, – сказал он. – Обходишься без работы, и молодец. Но как ты обходишься без бабы – вот вопрос. Что-то я твою супружницу давно не видел.
Я уже открыл было рот, чтобы что-то ему ответить, – не помню сейчас, что именно, но это не важно, потому что ответ мой прозвучать не успел.
– О ком это тут речь? – раздался в дверях знакомый голос.
Эта была Тамара.
– Легка на помине… – пробормотал Вячеслав, смутившись. – Ладно, мне пора.
Он засобирался и через минуту исчез, прихватив с собой недопитую бутылку. Ошеломленный Томиным внезапным появлением, я замер, не решаясь подойти и обнять ее. Я ждал немедленного разноса за свое раннее пьянство, за бардак на кухне, да мало ли еще за что… Но странное дело – Тома выглядела почти такой же смущенной, как сбежавший Вячеслав.
– Знаешь, – сказала она тихо, – я тоже хочу с тобой выпить.
Я ушам своим не поверил.
– Но он… Вячеслав унес водку.
– Это не страшно, – улыбнулась Тома застенчиво. – У меня есть кое-что получше.
И она достала из сумки бутылку коньяка.
Теперь я был не просто ошеломлен, но ошарашен. Приводя в порядок обеденный стол, я пытался сообразить, чему приписать Томину небывалую душевность. Если она приехала праздновать покупку новой квартиры, то где фанфары? Почему она не выглядит победительницей? Грудь мою уже теснило тревожным предчувствием, но я не спешил с расспросами, полагая, что лучше будет, если дело разъяснится за рюмкой.
Наконец все было готово. Мы сели за стол. Тамара собственноручно открыла коньяк и налила нам обоим.
– Поехали! – заметно волнуясь, она подняла свою рюмку.
– Куда поехали? – уточнил я осторожно. – За что мы пьем, дорогая?
– Сейчас узнаешь…
Она залпом осушила рюмку и закусила яблоком. Я сделал то же самое.
– Ну, рассказывай.
Тома опять засмущалась, но постаралась себя преодолеть:
– Рассказываю… В общем, у меня, как говорится, две новости – хорошая и плохая. То есть плохая для тебя… а может, и не плохая, я не знаю, я ничего не знаю. Давай еще выпьем.
Мы выпили еще, но, кажется, Томе это мало помогло. Тем не менее она продолжила:
– Новость первая: квартиру мы нашу не продаем. Ты рад?
Сбитый с толку, я лишь пожал плечами.
– И новость вторая: я в ней больше не живу.
– Вот это интересно… – пробормотал я. – Можно подробнее?
Тамаре понадобилось опять выпить. Мне тоже.
– Понимаешь, – сказала она, восстановив дыхание, – мы познакомились в этом риелторском агентстве – он тоже квартиру покупал. Мы и подумали – зачем нам две?
– Вам? – мертвея, переспросил я.
– Нам, – прошептала она, и в глазах ее показались слезы.
Я встал. Я был страшен.
– Я тебе звонила! – закричала Тамара. – Я звонила, звонила!.. Почему ты был недоступен?
Уронив табурет, я вышел из кухни. Через минуту вернулся. Тома, рыдая, грызла яблоко. Не говоря ни слова, я сгреб со стола сигареты, рванул с гвоздя свой зонтик и выбежал из дому прочь.
Я шагал и шагал. Шагал, куда глядели глаза, а они глядели не видя. Вот и дождь начался, а я все шагал. Вдруг откуда-то донесся детский голосок:
– Дяденька!.. Дяденька!..
Но и уши мои слышали не слыша. Не сразу я понял, что голосок обращен ко мне, а когда понял, то машинально вскинул руку с часами:
– Два часа пятнадцать минут, девочка.
Сказав это, я осознал, что передо мной действительно стоит мокрая девочка, а в руках у нее какой-то сверток.
– Дяденька, возьмите собачку, – повторила она, видимо, уже в который раз.
– Давай, – сказал я не раздумывая и принял у нее сверток, в котором немедленно что-то запищало.
– Спасибо, – улыбнулась девочка и побежала от меня по лужам.
Надо было спросить, как зовут собачку, но я не догадался. Да я девочкиного-то имени не знал. Вернувшись домой, я внимательно изучил содержимое свертка. Существо оказалось мужского пола, примерно полутора месяцев от роду. Заглянув в святки, я нарек его Филиппом.
