— Да, Диана. Если вас не затруднит, позвоните ей сейчас же.
Жених и невеста — они назначили свадьбу на девятое мая. День матери, но не успели выбрать время.
И Лукас решил, что это будет тот самый миг, когда наступит чудесный день их свадьбы.
Час Золушки.
Первым делом Лукас заставил ожить говорливые струи фонтана. И застыл, чувствуя, как стало тесно в груди при виде сверкающих капель, оросивших лепестки цветов.
Затем он вернулся к невесте. Выкупал ее, как делал это каждый день, высушил и причесал чудесные рыжие локоны, заметно отросшие за эти месяцы безмятежного сна.
И, ласково глядя на Гален, Лукас тихо прошептал:
— Сегодня день нашей свадьбы, любимая. Он только что наступил. Пожалуй, нам стоит выспаться, а потом, когда станет совсем светло, мы выйдем на террасу. Те простыни, что ты заказала у Офелии, атласные с розами, постланы на кровати в нашей с тобой спальне, а вот это твоя ночная рубашка. Она прекрасна, Гален! И ты в ней такая красавица! Я так люблю тебя!
Он отнес ее в их общую постель и тоже принял душ, прежде чем лечь рядом со своей невестой, впервые с тех пор, как был зачат их ребенок, и, обняв ее, прижав к себе, Лукас заснул по-настоящему.
И видел чудесные, счастливые сны.
И верил, что они станут явью.
И она очнулась.
В его объятиях.
Это было приятное пробуждение. Гален не сразу рассталась с миром грез, рассеянно глядя на лунный свет, сочившийся сквозь занавеску, и стараясь понять, где она и что с ней.
Гален нисколько не испугалась своего пробуждения, ведь ее обнимал Лукас. И она нежилась в этих ласковых объятиях, наслаждаясь ощущением покоя и безопасности, пока не разглядела его лицо.
И едва не закричала от ужаса. Потому что в неверном серебристом сиянии его милое лицо превратилось в какую-то жуткую маску. В череп, обтянутый бледной, прозрачной кожей. Темные страшные тени залегли на щеках и под глазами, соревнуясь в черноте с влажными волосами, почему-то оказавшимися длинными, достававшими почти до плеч!
Первой ее мыслью было поскорее разбудить его, покрыть поцелуями и умолять не умирать, не бросать одну, но выражение странной умиротворенности, разлитое на чудовищно осунувшемся лице Лукаса, остановило Гален. Так выглядит человек, погруженный в глубокий, безмятежный сон.
Да, он спал, и черные круги под его глазами ясно говорили о том, как необходимы ему эти грезы. Однако тревога окончательно развеяла туман, все еще окутывавший рассудок Гален, и потребовала ответов, которых у нее не было. Пока. Но за время его сна она непременно их добудет.
Он спал так крепко, что даже не шелохнулся, когда Гален выбралась из его объятий и, легко скользя атласом по атласу, покинула кровать.
Атлас по атласу… Это же ее ночная рубашка! Гален поднялась с их брачного ложа и застыла в тишине спальни, залитой лунным светом. В глазах снова помутилось, а ноги, коснувшиеся мягкого белоснежного ковра, почему-то казались неловкими и чужими. Однако неясная тревога оказалась столь сильна, что помогла преодолеть головокружение и заставила двигаться онемевшие члены. Пошатываясь, Гален побрела в другой конец коридора, в голубую спальню.
И там она нашла все. Все до единого удивительные, невероятные ответы. Капельницу с катетером возле ее кровати под балдахином. Барби — обеих Барби — на столике возле кровати. Беспорядочную кучу одеял на полу. Раскрытую больничную карту из клиники в Бостоне. И скрупулезные записи о ее состоянии, которые день за днем вела решительная мужская рука, чей почерк под конец становился все менее разборчивым.
Самая последняя строчка, сделанная ее сероглазой пантерой, волею судьбы превратившейся в сиделку, была датирована восьмым мая, 11.59 вечера. «Все еще спит».
Кроме его записей, попадались и другие — сделанные Дианой Стерлинг и Кэролайн Барклай. У Гален от радости задрожали руки, когда она прочла выводы доктора Барклай. Непослушными пальцами она ощупала тонкую ровную кожу, покрывавшую те места, где оставались шрамы от беспощадного ножа Брэндона. И то место, куда вводили катетер для внутривенного питания, через который Лукас кормил ее все это время. Ее и их ребенка. Их дочь… Хотя сам чуть не умер от истощения.
